свернула и положила возле Ивана-царевича, а сама обернулась опять лягушей, 
будто ни в чем не бывала!
Иван-царевич проснулся, обрадовался, взял рубашку и понес к царю. Царь принял 
ее, посмотрел:
– Ну, вот это рубашка – во Христов день надевать!
Середний брат принес рубашку; царь сказал:
– Только в баню в ней ходить!
А у большого брата взял рубашку и сказал:
– В черной избе ее носить!
Разошлись царски дети; двое-то и судят между собой:
– Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича, она не лягуша, а 
кака-нибудь хитра!
Царь дает опять приказанье, чтоб снохи состряпали хлебы и принесли ему напоказ, 
котора лучше стряпат? Те невестки сперва смеялись над лягушей; а теперь, как 
пришло время, они и послали горнишну подсматривать, как она станет стряпать.
Лягуша смекнула это, взяла, замесила квашню, скатала, печь сверху выдолбила, да 
прямо туда квашню и опрокинула. Горнишна увидела, побежала, сказала своим 
барыням, царским невесткам, и те так же сделали.
А лягуша хитрая только их провела, тотчас тесто из печи выгребла, все очистила, 
замазала, будто ни в чем не бывала, а сама вышла на крыльцо, вывернулась из 
кожуха и крикнула:
– Няньки-маньки! Состряпайте сейчас же мне хлебов таких, каки мой батюшка по 
воскресеньям да по праздникам только ел.
Няньки-маньки тотчас притащили хлеба. Она взяла его, положила возле 
Ивана-царевича, а сама сделалась лягушей.
Иван-царевич проснулся, взял хлеб и понес к отцу. Отец в то время принимал 
хлебы от бо?льших братовей; их жены как поспускали в печь хлебы так же, как 
лягуша, – у них и вышло кули-мули.
Царь наперво принял хлеб от большого сына, посмотрел и отослал на кухню; от 
середнего принял, туда же послал. Дошла очередь до Ивана-царевича; он подал 
свой хлеб. Отец принял, посмотрел и говорит:
– Вот это хлеб – во Христов день есть! Не такой, как у бо?льших снох, с 
закалой!
После того вздумалось царю сделать бал, посмотреть своих сношек, котора лучше 
пляшет? Собрались все гости и снохи, кроме Ивана-царевича; он задумался – куда 
я с лягушей поеду? И заплакал навзрыд наш Иван-царевич.
Лягуша и говорит ему:
– Не плачь, Иван-царевич! Ступай на бал. Я через час буду.
Иван-царевич немного обрадовался, как услыхал, что? лягуша бает; уехал, а 
лягуша пошла, сбросила с себя кожух, оделась чудо как!
Приезжает на бал; Иван-царевич обрадовался, и все руками схлопали: кака 
красавица!
Начали закусывать; царевна огложет коску, да и в рукав, выпьет чего – остатки в 
другой рукав. Те снохи видят, чего она делат, и они тоже кости кладут к себе в 
рукава, пьют чего – остатки льют в рукава.
Дошла очередь танцевать; царь посылает бо?льших снох, а они ссылаются на лягушу.
 Та тотчас подхватила Ивана-царевича и пошла; уж она плясала-плясала, 
вертелась-вертелась – всем на диво! Махнула правой рукой – стали леса и воды, 
махнула левой – стали летать разные птицы. Все изумились. Отплясала – ничего не 
стало.
Други снохи пошли плясать, так же хотели: котора правой рукой ни махнет, у той 
кости-та и полетят, да в людей, из левого рукава вода разбрызжет – тоже в людей.
 Царю не понравилось, закричал:
– Будет, будет!
Снохи перестали.
Бал был на отходе. Иван-царевич поехал наперед, нашел там где-то женин кожух, 
взял его да и сжег.
Та приезжат, хватилась кожуха: нет! – сожжен.
Легла спать с Иваном-царевичем; перед утром и говорит ему:
– Ну, Иван-царевич, немного ты не потерпел; твоя бы я была, а теперь бог знат. 
Прощай! Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве.
И не стало царевны.
Вот год прошел, Иван-царевич тоскует о жене; на другой год собрался, выпросил у 
отца, у матери благословенье и пошел.
Идет долго уж, вдруг попадается ему избушка – к лесу передом, к нему задом. Он 
и говорит:
– Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, – к лесу задом, а ко 
мне передом.
Избушка перевернулась. Вошел в избу– сидит старуха и говорит:
– Фу, фу! Русской коски слыхом было не слыхать, видом не видать, нынче русска 
коска сама на двор пришла! Куда ты, Иван-царевич, пошел?
– Прежде, старуха, напой-накорми, потом вести расспроси.
Старуха напоила-накормила и спать положила. Иван-царевич говорит ей:
– Баушка! Вот я пошел доставать Елену Прекрасну.
– Ой, дитятко, как ты долго (не бывал)! Она с первых-то годов часто тебя 
поминала, а теперь уж не помнит, да и у меня давно не бывала. Ступай вперед к 
середней сестре, та больше знат.
Иван-царевич поутру отправился, дошел до избушки и говорит:
– Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, – к лесу задом, а ко 
мне передом.