Пляска. Лубок из собрания Д. Ровинского, № 39



«Нету, батюшка!» — «Где же он?» — «Да ведь он, батюшка, с тобой вчерась пошутил 
да после того и дома не бывал». — «Экой плут! Видно, назавтрее приезжать». На 
третий день приехал; шута все нет дома. Поп и думает: «Чего же я езжу без дела? 
Эта девка, знать, сестра его, увезу ее домой, пусть зарабливает
[195]
мои деньги». Спрашивает ее: «Ты кто же? Как шуту доводишься?» Она говорит: 
«Сестра». — «Шут у меня триста рублей денег взял, так ступай-ка, голубушка, 
зарабливай их...» — «Дак что! Ехать дак ехать!» Собралась и поехала с попом. 
Живет у него уж и долго.


У попа были дочери-невесты. Вдруг к нему сватовщики — какой-то богатый купец 
начал сватать дочь за сына. Поповски дочери что-то купцу не понравились, не 
поглянулись, он и высватал стряпку
[196]
, шутову сестру.


Веселым пирком да и за свадебку. Справили все как следует. Ночью молодая 
говорит мужу: «Высади меня в окошко по холсту поветриться; а как тряхну холстом,
 назад тяни». Муж спустил ее в сад; женушка привязала вместо себя козлуху, 
тряхнула — молодой потащил. Притащил в горницу, смотрит — козлуха. «Ох, злые 
люди испортили у меня жену-то!» — закричал молодой; все сбежались, начали 
возиться с козлухой; дружки взялись наговаривать, чтобы обратить ее в женщину, 
и совсем доконали-замучили: пропала
[197]
козлуха!


Шут между тем пришел домой, переоделся и поехал к попу. Тот его встретил: 
«Милости просим, милости просим!» — угощает. Шут сидит, ест да пьет; те-други 
разговоры; он и спрашивает: «Батюшка, где же моя сестра? Не увозил ли ты?» — 
«Увез, — говорит поп, — да и отдал взамуж за богатого купца». — «А как же, 
батюшка, без моего спросу отдали ее взамуж? Разе
[198]
есть таки законы? Ведь я просить пойду!» Поп биться-биться с ним, чтобы не 
ходил в просьбу. Шут выпросил с него триста рублей; поп отдал. Шут взял и 
говорит опять: «Ладно, батюшка, теперь своди-ка меня к сватушку-то; покажи, 
каково они живут». Поп не захотел спорить; собрались и поехали.


Приезжают к купцу; тут их встретили, начали потчевать. Шут сидит уж и дивно
[199]
времени — сестры не видать, и говорит он: «Сватушка, где же моя-то сестра? Я 
давно с ней не видался». Те посемывают
[200]
. Он опять спрашивает; они и сказали ему, что злы люди похимостили
[201]
, испортили ее в козлуху. «Покажите козлуху!» — просит шут; они говорят: 
«Козлуха пропала». — «Нет, не козлуха пропала, а вы разве мою сестру убили; как 
сделаться ей козлухой! Пойду просить на вас». Те ну просить его: «Не ходи, 
пожалуйста не ходи просить: чего хочешь бери!» — «Отдайте триста рублей, не 
пойду!» Деньги отсчитали, шут взял и ушел, сделал где-то гроб, склал в него 
деньги и поехал.

Вот едет шут, а навстречу ему семь шутов; спрашивают: «Чего, шут, везешь?» — 
«Деньги». — «А где взял?» — «Где взял! Вишь, покойника продал и везу теперь 
полон гроб денег». Шуты, ничего не говоря, приехали домой, перебили всех своих 
жен, поделали гроба, склали на телеги и везут в город; везут и кричат: 
«Покойников, покойников! Кому надо покойников?» Услыхали это казаки, живо 
подскакали и давай их понужать плетями; драли-драли, еще с приговорами: «Вот 
вам покойники! Вот вам покойники!» — и проводили вон из города. Еле-еле 
убрались шуты; покойников схоронили, сами и ступай к шуту отметить за насмешку; 
тот уж знал, вперед изготовился.
Вот они приехали, вошли в избу, поздоровались, сели на лавку; а у шута в избе 
была козлуха: она бегала-бегала, вдруг и выронила семигривенник. Шуты увидели 
это, спрашивают: «Как это козлуха-то семигривенник выронила?» — «Она у меня 
завсегда серебро носит!» Те и приступили: продай да продай! Шут упрямится, не 
продает: самому-де надо. Нет, шуты безотступно торгуют. Он запросил с них 
триста рублей.
Шуты дали и увели козлуху; дома-то поставили ее в горнице, на пол ковров 
настлали, дожидаются утра, думают: «Вот когда денег-то наносит!» А вместо того 
она только ковры изгадила.
Шуты опять поехали мстить тому шуту. Тот уже знал, что они будут; говорит своей 
жене: «Хозяйка, смотри, я тебе привяжу под пазуху пузырь с кровью; как придут 
шуты бить меня, я в те? поры стану просить у тебя обедать; раз скажу — ты не