Жила-была старушка-княгиня; у нее росли сын да дочь — такие дородные, такие 
хорошие. Не по нутру они были злой ведьме: «как бы их извести да до худа 
довести?» — думала она и придумала; скинулась такой лисой, пришла к их матери и 
говорит: «Кумушка-голубушка! Вот тебе перстенек, надень его на пальчик твоему 
сынку, с ним будет он и богат и тороват, только бы не снимал и женился на той 
девице, которой мое колечко будет по ручке!» Старушка поверила, обрадовалась и, 
умирая, наказала сыну взять за себя жену, которой перстень годится.
Время идет, а сынок растет. Вырос и стал искать невесту; понравится одна, 
приглянется другая, а колечко померяют — или мало, или велико; ни той, ни 
другой не годится. Ездил-ездил и по селам и по городам, всех красных девушек 
перебрал, а суженой себе не сыскал; приехал домой и задумался. «О чем ты, 
братец, кручинишься?» — спрашивает его сестра. Открыл он ей свое бездолье, 
рассказал свое горе. «Что ж это за мудреный перстенек? — говорит сестра. — Дай 
я померяю». Вздела на пальчик — колечко обвилось, засияло, пришлось по руке, 
как для ней нарочно вылито. «Ах, сестра, ты моя суженая, ты мне будешь жена!» — 
«Что ты, брат! Вспомни бога, вспомни грех, женятся ль на сестрах?» Но брат не 
слушал, плясал от радости и велел сбираться к венцу. Залилась она горькими 
слезами, вышла из светлицы, села на пороге и река-рекой льется!
Идут мимо старушки прохожие; зазвала их накормить-напоить. Спрашивают они: что 
ей за печаль, что за горе? Нечего было таить; рассказала им все. «Ну, не плачь 
же ты, не горюй, а послушайся нас: сделай четыре куколки, рассади по четырем 
углам; станет брат звать под венец — иди, станет звать в светлицу — не торопись.
 Надейся на бога, прощай». Старушки ушли. Брат с сестрой обвенчался, пошел в 
светлицу и говорит: «Сестра Катерина, иди на перины!» Она отвечает: «Сейчас, 
братец, сережки сниму». А куколки в четырех углах закуковали:


Куку, князь Данила!
Куку, Говорила!
Куку, сестру свою,
Куку, за себя берет.
Куку, расступись, земля,
Куку, провались, сестра!


Земля стала расступаться, сестра проваливаться. Брат кричит: «Сестра Катерина, 
иди на перины!» — «Сейчас, братец, поясок развяжу». Куколки кукуют:


Куку, князь Данила!
Куку, Говорила!
Куку, сестру свою,
Куку, за себя берет.
Куку, расступись, земля.
Куку, провались, сестра!


Уже остается одна голова видна. Брат опять зовет: «Сестра Катерина, иди на 
перины!» — «Сейчас, братец, башмачки сниму». Куколки кукуют, и скрылась она под 
землей.
Брат зовет еще, зовет громче — нету! Рассердился, прибежал, хлопнул в двери — 
двери слетели, глянул на все стороны — сестры как не бывало; а в углах сидят 
одни куклы да знай себе кукуют: «Расступись, земля, провались, сестра!» Схватил 
он топор, порубил им головы и побросал в печь.
А сестра шла-шла под землею, видит: стоит избушка на курьих ножках, 
стоит-перевертывается. «Избушка, избушка! Стань ты по-старому, к лесу задом, ко 
мне передом». Избушка стала, двери отворились. В избушке сидит девица красная, 
вышивает ширинку серебром и золотом. Встрела гостью ласково, вздохнула и 
говорит: «Душечка, сеструшечка! Рада я тебе сердечно и привечу тебя и 
приголублю, пока матери нет; а прилетит, тогда беда и тебе и мне; она у меня 
ведьма!» Испугалась гостья таких речей, а деваться некуда, села с хозяйкой за 
ширинку; шьют да разговаривают. Долго ли, коротко ли, хозяйка знала время, 
знала, когда мать прилетит, обратила гостью в иголочку, заложила в веничек, 
поставила в уголок. Только она ее прибрала, ведьма шасть в двери: «Дочь моя 
хорошая, дочь моя пригожая! Русь-кость пахнет!» — «Матушка-сударыня! Шли 
прохожие да зашли водицы напиться». — Что ж ты их не оставила?» — «Стары, 
родимая, не по твоим зубам». — «Вперед гляди — на двор всех зазывай, со двора 
никого не пускай; а я, поднявши лытки, пойду опять на раздобытки». Ушла; 
девушки сели за ширинку, шили, говорили и посмеивались.
Прилетела ведьма; нюх-нюх по избе: «Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! 
Русь-кость пахнет!» — «Вот только заходили старички руки погреть; оставляла, не 
остались». Ведьма была голодна, пожурила дочь и опять улетела. Гостья 
отсиделась в веничке. Скорее принялись дошивать ширинку; и шьют, и поспешают, и 
сговариваются: как бы уйти от беды; убежать от лихой ведьмы? Не успели 
переглянуться, перешепнуться, а она к ним в двери, легка на помине, запопала 
врасплох: «Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Русь-кость пахнет!» — «А вот, 
матушка, красная девица тебя дожидает». Красная девица глянула на старуху и 
обмерла! Перед ней стояла баба-яга костяная нога, нос в потолок врос. «Дочь моя