[454]
да себе говорит: «Покатайся, поваляйся на дочерних косточках!»

Ягая-баба увидела Лутоньку и закричала: «Как ни встану, а достану тебя, 
Лутонька!» Достала Лутоньку и отдала дочерям, приказала его ожарить, а сама 
опять ушла. Дочери истопили избу; середняя хотела посадить Лутоньку на лопату, 
но он обманул ее и сунул самоё в печь. То же сделал он и с младшею. Ягая-баба 
пришла домой, стала звать дочерей; нет никого. Вынула сама жареное и съела, 
потом вышла на двор и говорит: «Покатаюсь, поваляюсь на Лутонькиных косточках!» 
А Лутонька с полдовки отвечает: «Покатайся, поваляйся, дура, на дочерних 
косточках!» Ягая-баба увидела его, осердилась и хотела достать. Лутонька 
закричал жалобным голосом: «Ах вы, гуси, ах вы, лебеди! Прилетите ко мне, 
вырвите по перышку». Гуси-лебеди прилетели, вырвали у себя по перышку, сделали 
два крылышка и дали Лутонюшке; Лутонька взял и улетел от ягой-бабы к отцу, к 
матери и стал вместе с ними жить-поживать да рыбку из воды таскать.




Терешечка




№112
[455]


Худое житье было старику со старухою! Век они прожили, а детей не нажили; 
смолоду еще перебивались так-сяк; состарились оба, напиться подать некому, и 
тужат и плачут. Вот сделали они колодочку, завернули ее в пеленочку, положили в 
люлечку, стали качать да прибаюкивать — и вместо колодочки стал рость в 
пеленочках сынок Терешечка, настоящая ягодка! Мальчик рос-подрастал, в разум 
приходил. Отец ему сделал челночок. Терешечка поехал рыбу ловить; а мать ему и 
молочко и творожок стала носить. Придет, бывало, на берег и зовет: «Терешечка, 
мой сыночек! Плыви, плыви к бережочку; я, мать, пришла, молока принесла». 
Терешечка далеко услышит ее голосок, подъедет к бережку, высыпет рыбку, 
напьется-наестся и опять поедет ловить.

Один раз мать говорила ему: «Сыночек, милочка! Будь осторожен, тебя караулит 
ведьма Чувилиха; не попадись ей в когти». Сказала и пошла. А Чувилиха пришла к 
бережку и зовет страшным голосом: «Терешечка, мой сыночек! Плыви, плыви к 
бережочку; я, мать, пришла, молока принесла». А Терешечка распознал и говорит: 
«Дальше, дальше, мой челночок! Это не родимой матушки голосок, а злой ведьмы 
Чувилихи». Чувилиха услышала, побежала, доку
[456]
сыскала и добыла себе голосок, как у Терешечкиной матери. Пришла мать, стала 
звать сына тоненьким голоском: «Терешечка, мой сыночек, плыви, плыви к 
бережочку». Терешечка услышал и говорит: «Ближе, ближе, мой челночок! Это 
родимой матушки голосок». Мать его накормила, напоила и опять за рыбкой пустила.



Пришла ведьма Чувилиха, запела выученным голоском, точь-в-точь родимая матушка. 
Терешечка обознался, подъехал: она его схватила, да в куль, и помчала. Примчала 
в избушку на курьих ножках, велела дочери его сжарить; а сама, поднявши лытки
[457]
, пошла опять на раздобытки. Терешечка был мужичок не дурачок, в обиду девке не 
дался, вместо себя посадил ее жариться в печь, а сам взобрался на высокий дуб.

Прибежала Чувилиха, вскочила в избу, напилась-наелась, вышла на двор, 
катается-валяется и приговаривает: «Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкиного 
мяса наевшись!» А он ей с дуба кричит: «Покатайся, поваляйся, ведьма, своей 
дочери мяса наевшись!» Услышала она, подняла голову, раскинула глаза на все 
стороны — нет никого! Опять затянула: «Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкиного 
мяса наевшись!» А он отвечает: «Покатайся, поваляйся, ведьма, своей дочери мяса 
наевшись!» Испугалась она, глянула и увидела его на высоком дубу. Вскочила, 
бросилась к кузнецу: «Кузнец, кузнец! Скуй мне топорок». Сковал кузнец топорок 
и говорит: «Не руби же ты острием, а руби обухом». Послушалась, стучала-стучала,
 рубила-рубила, ничего не сделала. Припала к дереву, впилась в него зубами, 
дерево затрещало.
По небу летят гуси-лебеди; Терешечка видит беду, видит гусей-лебедей, взмолился 
им, стал их упрашивать:


Гуси-лебеди, возьмите меня,
Посадите меня на крылышки,
Донесите меня к отцу, к матери;
Там вас накормят-напоят.