Жихарь только сел за трубу на печь, яга-баба опять явилась, начала считать 
ложки: «Это — котова ложка, это — воробьева ложка, это — жихарькова». Жихарько 
не мог утерпеть, заревел: «Не тронь, яга-баба, мою ложку». Яга-баба схватила 
жихаря, потащила, а жихарь ревет: «Кот, беги! Воробей, лети!» Те услышали, 
прибежали; кот царапать, воробей клевать ягу-бабу! Отняли жихаря, ушли домой.

На третий день собрались в лес дрова рубить, говорят жихарю: «Смотри, ежели 
придет яга-баба — молчи; мы теперь далеко уйдем». Кот да воробей ушли, а жихарь 
третей уселся за трубу на печь; вдруг опять яга-баба берет ложки и считат: «Это 
— котова ложка, это — воробьева ложка, третья — жихарькова». Жихарь молчит. 
Яга-баба вдругорядь считат: «Это — котова ложка, это — воробьева, это — 
жихарькова». Жихарь молчит. Яга-баба в третий раз считат: «Это — котова ложка, 
это — воробьева ложка, третья — жихарькова». Жихарько не мог стерпеть, забазлал
[410]
: «Не тронь, курва, мою ложку». Яга-баба схватила жихаря, потащила. Жихарь 
кричит: «Кот, беги! Воробей, лети!» Братья его не слышат.


Притащила яга-баба жихаря домой, посадила в голбец
[411]
, сама затопила печку, говорит большой дочери: «Девка! Я пойду в Русь; ты 
изжарь к обеду мне жихарька». — «Ладно!» — та говорит. Печка истопилась, девка 
велит выходить жихарю. Жихарь вышел. «Ложись на ла?дку
[412]
!» — говорит опять девка. Жихарь лег, уставил одну ногу в потолок, другу? в 
на?волок
[413]
. Девка говорит: «Не так, не так!» Жихарь бает: «А как? Ну-ка поучи». Девка 
легла в ла?дку. Жихарь не оробел, схватил ухват, да и пихнул в печь ла?дку с 
ягишниной дочерью, сам ушел опять в голбец, сидит — дожидатся ягой-бабы. Вдруг 
яга-баба прибежала и говорит: «Покататься было, поваляться было на жихарьковых 
косточках!» А жихарь ей в ответ: «Покатайся, поваляйся на дочерниных 
косточках!»

Яга-баба спохватилась, посмотрела: дочь ее изжарена, и заревела: «А, ты, 
мошенник, постой! Не увернешься!» Приказыват середней дочери изжарить жихарька, 
сама уехала. Середня дочь истопила печку, велит выходить жихарьку. Жихарь вышел,
 лег в ла?дку, одну ногу уставил в потолок, другу? в наволок. Девка говорит: 
«Не так, не так!» — «А поучи: как?» Девка легла в ла?дку. Жихарь взял да и 
пихнул ее в печь, сам ушел в голбец, сидит там. Вдруг яга-баба: «Покататься 
было, поваляться было на жихарьковых косточках!» Он в ответ: «Поваляйся, 
покатайся на дочерниных косточках!» Ягишна взбесилась: «Э, постой, — говорит, — 
не увернешься!» Приказывает молодой дочери изжарить его. Не тут-то было, жихарь 
и эту изжарил!.

Яга-баба пуще рассердилась: «Погоди, — говорит, — у меня не увернешься!» 
Истопила печь, кричит: «Выходи, жихарько! Ложись вот на ла?дку». Жихарь лег, 
уставил одну ногу в потолок, другу? в наволок, не уходит в чело
[414]
. Яга-баба говорит: «Не так, не так!» А жихарь будто не знат. «Я, — говорит, — 
не знаю, поучи сама!» Яга-баба тотчас поджалась и легла в ла?дку. Жихарь не 
оробел, взял да ее и пихнул в печь; сам ступай домой, прибежал, сказыват 
братьям: «Вот чего я сделал с ягой-бабой!»





№107
[415]



В одной семье было три брата: большего прозывали Бараном, середнего Козлом, а 
меньшего звали Чуфиль-Филюшка
[416]
. Вот однажды все они трое пошли в лес, а в лесу жил караульщиком родной их 
дедушка. У этого дедушки Баран да Козел оставили своего родного брата 
Чуфиль-Филюшку, а сами пошли в лес на охоту. Филюшке была и воля и доля: 
дедушка был стар и большой недогад, а Филюшка тороват. Захотелось ему съесть 
яблочко; он отвернулся
[417]
от дедушки да в сад, и залез на яблонь. Вдруг откуда ни взялась яга-бура в 
железной ступе с пехтилем
[418]
в руке; прискакала к яблоне и сказала: «Здорово, Филюшка! Зачем туда залез?» — 
«Да вот яблочко сорвать», — сказал Филюшка. «На-ка, родимый, тебе моего 
яблочка». — «Это гнилое», — сказал Филюшка. «На? вот другое!» — «А это 
червивое». — «Ну, будет тебе дурачиться, Филюшка! А ты вот возьми-ка у меня 
яблочко-то из ручки в ручку». Он протянул руку. Яга-бура как схватит его,