Е. М. Мелетинский, разделяя мнение В. Г. Богораза и В. И. Иохельсона о 
специфически палеоазиатском (а не эскимосском) происхождении мифов и сказок о 
вороне, в качестве доказательства ссылается на особую близость 
азиатско-эскимосских вариантов рассказов о вороне к чукотским и 
американо-эскимосских — к фольклору северо-западных индейцев, тем самым 
аргументируя как бы факт заимствования эскимосами вороньих сюжетов. Этот вывод 
автор подкрепляет рядом доказательств этногенетического плана
27
. Мы, однако, придерживаемся мнения, что эскимосы и алеуты, являясь древнейшими 
насельниками побережья Северо-Западной Америки и Северо-Восточной Азии 
(эскимосы), не были изолированы от населявших эти области народов, а с 
доисторических времен находились с ними в тесном взаимодействии. Азиатские и 
американские эскимосы не были, в свою очередь, отделены друг от друга каменной 
стеной, а находились в постоянном контакте в районе Берингова пролива. В этом 
же районе они контактировали с чукчами и северными индейцами.

Сходные условия материальной и духовной жизни разноязычных племен этого региона 
являлись тем важнейшим фактором, под влиянием которого сходные в жанровом 
отношении произведения возникали и развивались одновременно и в то же время 
заимствовались и адаптировались. О глубокой древности эскимосско-алеутской 
культуры на водоразделе Старого и Нового Света свидетельствуют не только 
родство языков и фольклора, но также богатейшие данные археологических и 
этнографических исследований за последние десятилетия. Мифы и сказки о вороне у 
эскимосов столь же древни, как и у чукчей, коряков, ительменов и северных 
индейцев. Но особая циклизация этих мифов нашла свое своеобразное и 
неповторимое развитие в ительмено-корякском регионе, откуда получила частичное 
распространение в чукотском и эскимосском фольклоре. В данном случае имеется в 
виду примечательный цикл с вороньим персонажем Кутхом — Куткыннеку, 
сосуществующий параллельно с более архаическим циклом сказаний о вороне-творце.
Сравнительный анализ космогонических преданий и сказок о вороне в фольклоре 
чукотско-камчатского региона показывает, таким образом, что центром наибольшего 
распространения вороньего цикла предстает не Чукотка, а Камчатка. Именно в 
корякском и ительменском фольклоре возникли и развились совершенно уникальные 
предания и сказки о вороне Кутхе — Куткыннеку, воплотившем в себе черты 
культурного героя — творца вселенной и персонажа волшебно-мифических и животных 
сказок, в которых его героический образ снижается до комического, когда мудрый 
творец превращается в шута, обманщика и обжору. Этот синкретизм мифа и сказки 
характерен для устного творчества большинства коренных народов Северной Азии и 
Северо-Западной Америки.

Мифический культурный герой чукотских космогонических преданий — ворон, 
добывающий солнце, луну и звезды, клювом продалбливающий небесную твердь, чтобы 
взошла заря
28
, предстает более устойчивым творцом, чем ительменский Кутх и корякский 
Куткыннеку. Вполне вероятно, что это еще тот безымянный и общий 
чукотско-камчатский ворон-творец, который предшествовал Кутху — Куткыннеку. Что 
же касается вороньего персонажа чукотских сказок о животных, то в них его 
мифическая миссия, как и в корякско-ительменских сказках этого типа, снижена 
также до простака и шута. Судя по сходству многих сюжетов вороньих сказок, 
ворон Кутх — простак, шут и обманщик («трикстер»)
29
— пришел, как мы предполагаем, в чукотский фольклор из корякско-ительменского
30
, тогда как безымянный ворон-творец, наиболее отчетливо выраженный, по данным В.
 Г. Богораза, в чукотском фольклоре, восходит к общему 
палеоазиатско-американскому региону.


Ительменский сказочный ворон Кутх, как отмечено выше, является родоначальником 
корякского Куткыннеку (Куйкынняку), чукотского Куркыля, керекского Кукки, 
эскимосского Кошкли. Лингвистический анализ свидетельствует, что все эти 
названия ворона восходят к ительменскому слову
кутх
, лексическая семантика которого не раскрывается современными знаниями 
малоизученного ительменского языка. Ительменский язык, использующий 
грамматическую основу языков чукотско-камчатской семьи, лексически и 
фонетически значительно отличается от последних. Можно лишь предполагать, что в 
его лексико-фонетической основе отложились элементы субстратного происхождения. 
Так или иначе, слово
кутх
является древним ительменским словом и не находит объяснения в языках корякском 
и чукотском. Оно не восходит внешне и к ительменскому названию ворона (
фе'клх
), и к чукотско-корякскому (
велв
). Производное от
кутх
корякское слово
куткыннеку