сироте, жившем со своей бабушкой, лежит распространенное у приморских жителей 
Чукотки мифическое предание о брачном союзе охотника и белой медведицы. Здесь 
вместо охотника выступает сирота, которого уносит в море на льдине и которого 
спасает чудесным образом белая медведица. В благодарность за спасение сирота 
женится на медведице, которая, сняв шкуру, становится белотелой женщиной. 
Рождение медведицей двух сыновей — человека и медвежонка, а также 
фантастические похождения героя-сироты в стране белых медведей — все это 
свидетельствует о мифологической основе ранних сказаний о сироте, связанных с 
анимистическими и тотемическими представлениями.
В сказаниях о сироте позднего периода с особенной силой подчеркивается их 
социальный аспект, отражающий новые общественные отношения, возникавшие в связи 
с зарождением имущественного неравенства среди приморских охотников и 
оленеводов. Морально-этические нормы, сложившиеся в условиях первобытной общины,
 претерпевают в новых условиях существенные изменения. Героические подвиги 
обретшего силу сироты теперь направлены на искоренение насилия и 
несправедливости, чинимых старшинами и богачами-насильниками.
Чукотские и азиатско-эскимосские сказки о сироте трудно дифференцировать по 
принадлежности их тому или иному народу. Сказки на один и те же сюжеты бытуют 
как у чукчей, так и у эскимосов. Это объясняется как многовековой общностью 
материальной и духовной культуры приморских жителей — азиатских эскимосов и 
чукчей — и их тесными хозяйственными и культурными контактами с 
чукчами-оленеводами, так и причинами конвергентного развития в одинаковых 
экологических и социальных условиях существования этих народностей. Большинство 
сказок о сироте, записанных у чукчей, имеют параллели или варианты в фольклоре 
азиатских эскимосов.
Очень мало сказок о сироте в корякском фольклоре и совсем они не отмечены 
собирателями в ительменском фольклоре. Данное обстоятельство свидетельствует о 
возможных истоках этого вида устного творчества в палеоэскимосском фольклоре, 
поскольку сходные сюжеты отмечаются в ранних мифических преданиях у различных 
территориальных групп эскимосов Аляски, Канады и Гренландии.
В фольклоре палеоазиатов Чукотки и Камчатки выделяется жанр героических 
сказаний, развившийся, как и сказки о сироте, в период разложения 
первобытнообщинных отношений и становления социальной дифференциации у 
аборигенов этих северных окраин. Героями этих сказаний выступают сильные и 
отважные люди, воины и охотники, юноши и женщины, ведущие борьбу со своими 
обидчиками, захватчиками, которых непременно побеждают. Идейная сущность 
героических сказаний выявляется, например, в темах борьбы с 
пришельцами-таннитами, борьбы между отдельными богатырями, мирного решения 
конфликтов, призыва к миру между племенами. Морально-этическая сущность 
героических сказаний выражается в личном примерном поведении героя, в 
установлении справедливости, в наказании обидчиков. В сказаниях этого типа 
дается подробное описание военной и физической подготовки воина и охотника, 
поединков героев враждующих сторон, рисуются картины сражений при помощи луков, 
копий и пращей, преследования и уничтожения противника, захвата пленных и 
имущества. В отличие от мифических преданий, волшебно-мифической и 
волшебно-героической сказки героем этих сказаний выступает обыкновенный человек,
 наделенный физической силой, смекалкой. Он выступает защитником своего 
семейного очага, своего племени. Борьба между героем и враждебными ему силами 
совершается без участия чудесных помощников. Волшебное начало служит здесь лишь 
для наделения героя гиперболической силой, с помощью которой (но без участия 
чудесных помощников) он поражает превосходящие силы врагов. Главная сюжетная 
линия героических сказаний имеет конкретную историческую основу.

Л. В. Беликов, обосновавший необходимость выделения в чукотском фольклоре 
особого жанра героических сказаний, возникших и развившихся на основе 
бытовавших в народной памяти устных рассказов о межплеменных чукотско-корякских 
войнах за захват и концентрацию оленьих стад в XVII–XVIII вв., отмечает, что 
«межплеменные войны, ускорявшие консолидацию чукотской народности, породили 
необходимость и идейно-поэтического осознания этого единения»
42
. Следует добавить, что такую же консолидацию в результате длительной 
межплеменной борьбы в то же историческое время обретали и коряки, 
противостоявшие чукчам. Следовательно, одновременно с чукотскими героическими 
сказаниями возникали и развивались героические сказания у коряков, о чем 
свидетельствуют соответствующие образцы корякского фольклора.


На примере анализа четырех чукотских героических сказаний («Сказание о Тале», 
«Сказание о Вытрытзе», «Сказание о Наикытэмтэне и его сыновьях», «Сказание о 
Кунлелю и его отряде») Л. В. Беликов показывает, что в чукотском фольклоре были 
заложены зачатки героического эпоса, который в силу изменившихся условий жизни 
его создателей не мог получить дальнейшего развития. На зачаточные формы 
чукотского эпоса и на невозможность его последующего развития указывал ранее 
также В. Г. Богораз
43
. Героические сказания в значительном количестве представлены в настоящем 
собрании.

Прославление богатырской силы, ловкости и храбрости героя, его победоносной 
борьбы с врагами племени, общины или семьи, безусловной преданности своему