китов, а рожденный медведицей человек с медвежьими ушами убивает свою звериную 
родительницу, а затем побеждает таинственных великанов, несущих на себе рощу 
березняка, сопку с кедровой рощей и приречную тундру.
Помощники и покровители человека — волки, гагара, касатки, паук, лиса, белые 
олени, морские звери — наделяются магической силой, которую герой использует 
для достижения своих целей. В качестве антагонистов человека выступают 
орлы-великаны, которые по возвращении из полетов за добычей (обычно за китами 
или дикими оленями), сняв одежду из перьев, перевоплощаются в людей-великанов. 
Бурые и белые медведи в разных ситуациях. выступают как в роли антагонистов, 
так и в роли помощников — человека, с которым чаще всего вступают в любовные и 
брачные связи.
Оказание взаимных услуг зверем и человеком изображается во многих сказках этого 
вида. Так, сбежавшая из неволи, девушка попадает в жилище медведицы, которая за 
услуги чудесным образом спасает беглянку и возвращает ее домой (Рубцова, № 15). 
Белый медведь спасает унесенного на льдине охотника, который помог ему 
избавиться от врага (здесь № 11); унесенного со льдами сироту спасает белая 
медведица, которую он в благодарность за услуги берет в жены, и медведица 
перевоплощается в женщину (№ 63). Человек в поисках счастья спускается в 
морскую пучину и находит там дружественный прием со стороны «нерпичьего народа»,
 «лахтачьего», «моржового», «китового народа» (№ 14). Лиса в образе маленькой 
женщины выручает девушку из плена белого медведя-людоеда (№ 15). Мифические 
помощники человека гагара и волк помогают оленеводам освободиться от плена 
таньгов-захватчиков; в благодарность спасенные дети оленевода вступают в 
брачный союз с волками-помощниками (№ 18). Мышка наделяет сироту богатырской 
силой, и он побеждает старшину-насильника (№ 30). Чудесными тотемными 
покровителями человека в эскимосско-чукотском фольклоре выступают касатки, 
спасающие людей от разных бед и приносящие удачу в охоте.
Сказки о непокорной дочери, не желающей выходить замуж по воле родителей, 
генетически восходят к древним мифологическим представлениям эскимосов и чукчей 
о женщине — создательнице людей и животных. Мифические предания о «создающей 
женщине», подобные преданию «Игрушечный народ» (№ 56), в результате 
трансформации этого вида устного творчества при постепенном изменении условий 
социальной жизни его носителей утрачивали мифологическую основу и перерастали в 
волшебные сказки. Если в мифических преданиях приморская девушка, изгнанная 
отцом за непослушание или нежелание выйти замуж по его воле, становится 
мифической создательницей кочевников и приморских жителей, морских и земных 
зверей, жилища и предметов быта (№ 56) или превращается в моржа и околдовывает 
своих родичей, то в волшебно-мифической сказке она в значительной степени или 
совершенно утрачивает свойства создательницы и сама становится объектом 
чудесных сил, вступая в брачный союз с животными, или попадает во власть других 
мифических существ.
Волшебно-мифические сказки о непокорной дочери отмечены также Холтведом у 
гренландских эскимосов области Туле, Нунгаком и Арима у канадских эскимосов, 
что свидетельствует о весьма древнем происхождении этого вида сказок у 
палеоэскнмосов. В чукотский фольклор сюжеты о непослушной дочери могли 
проникнуть из фольклора: азиатских эскимосов.

К волшебно-мифическим сказкам должны быть отнесены также предания о шаманах, 
возникшие и развившиеся на основе мифических предании дошаманского периода. 
Предания о шаманах как носителях определенной формы мировоззрения, развившегося 
из предшествовавших ему и сосуществующих с ним мифологических и анимистических 
представлений, у палеоазиатов чукотско-камчатского региона представляют собой 
повествования об общении шаманов с духами — кэле и тунгаками, о вывозе душ 
умерших из верхнего мира или из плена у кэле, об оживлении умерших, излечении 
больных, о магических состязаниях шаманов между собой
36
. Эти предания рассказываются не шаманами, а любым рассказчиком о шаманах, об 
их колдовском могуществе, о воздействии шаманской магии на окружающий мир. В 
общую канву преданий о шаманах часто вплетаются мотивы и сюжеты традиционных 
мифических преданий и волшебных сказок. Герои сказок о шаманах, если они и сами 
являются шаманами, хроме исполнения своей прямой обрядовой миссии колдовства 
совершают множество поступков, присущих другим героям волшебно-мифической 
сказка. Обрядовый акт и художественный вымысел здесь сливаются воедино. В 
чукотских, эскимосских и корякских сказках шаманы, как и кэле, тунгаки, могут 
быть не только добрыми, но и вредоносными. Их магической силе, по 
представлениям палеоазиатов, подвластны как люди, так и животные, предметы и 
явления природы. В чукотской сказке «Человек с горячих ключей» (№ 67) герой 
умиротворяет шамана, умерщвляющего детей. В сказке «Человек в белой одежде» 
(№ 71) шаманы состязаются в искусстве колдовства. В сказке «Равклявол и сирота» 
(№ 75) охотник теряет в море сына. Он просит шаманов помочь вернуть потерянного,
 но их камлание оказывается безрезультатным. На помощь приходит сиротка, 
наученный искусству магии человеком-касаткой, мифическим покровителем людей. 
Сиротка возвращает отцу сына. Таким образом, колдовское могущество 
профессиональных шаманов подвергается в некоторых сказках сомнению, ему и 
противопоставляются магические силы мифических героев.

В других чукотских сказках шаманам приписывается магическая сила перевоплощения.
 В сказке «Шаман» (№ 76) рисуется картина борьбы героя с вредоносными кэле. В 
экстазе камлания шаман устремляется к звездам, в море, в землю, пытаясь оживить 
умершего сына.