человека, который мог бы доехать до столь отдаленного края.
С этими словами он опять прогнал Хара-Сотона.
Завистливый Хара-Сотон возвратился домой и стал думать большую думу, как найти 
коня, который мог бы домчать его до владений племянника. На четвертое утро 
Хара-Сотон опять явился к Сарагал-нойону и сказал:
— В твоем табуне рядом с желто-гнедым жеребцом пасется желто-гнедой жеребчик, 
который может доскакать до владений Ута-Саган-батора, а из людей лишь я 
способен одолеть столь дальний путь. Я и отправлюсь за племянником. А ты к 
моему возвращению приготовь отраву. Выкури три бочки тарасуна и залей их ядом. 
Потом из трех этих бочек выкури две, из двух бочек выкури одну, из оставшейся 
бочки выкури одну-единственную чашку. Когда приедет племянник Ута-Саган-батор, 
подай ему это зелье. Если он осушит чашку, то разорвет его на четыре части.
Так сказав, ушел завистливый Хара-Сотон от добропорядочного, но нетвердого на 
словах и на деле Сарагал-нойона, оставив его в глубоком раздумье.
А Хара-Сотон поймал желто-гнедого жеребчика из табуна Сарагал-нойона и начал 
объезжать его. Объездив, взнуздал жеребчика серебряной уздою, оседлал 
серебряным седлом и красивым красношелковым поводом привязал к серебряной 
коновязи. Потом вошел Хара-Сотон во дворец, облачился в шелковые одежды, надел 
боевые доспехи и, отведав на дорогу домашней пищи, вышел из дворца, сел на коня 
и поехал прямо в западную сторону к Ута-Саган-батору.
Ехал рысью завистливый Хара-Сотон в сторону захода солнца, ехал он, ехал и 
достиг половинного расстояния своего пути. Перевалив эту половину, сделался 
завистливый дядя маленьким как ребенок, а желто-гнедой жеребчик истомился, 
исхудал от дальней езды и стал меньше стригунка. Тогда остановился Хара-Сотон в 
одной из долин, чтобы отдохнуть и набраться сил. Когда он поправился, когда 
отъелся на вольных выпасах жеребчик, завистливый Хара-Сотон снова тронулся в 
путь. Ехал он, ехал и наконец добрался до владений Ута-Саган-батора. Подъехав 
ко дворцу, завистливый дядя Хара-Сотон красивым красношелковым поводом привязал 
своего желто-гнедого жеребчика к серебряной коновязи, а сам вошел в 
белосеребряные покои племянника, который сидел на золотом троне. Войдя во 
дворец, завистливый дядя Хара-Сотон произнес здравицу в честь восседающего на 
троне и низко поклонился ему в ноги. Ута-Саган-батор пригласил гостя сесть по 
правую руку и спрашивает:
— С которой стороны, из какой земли, куда едешь и как тебя звать-величать?
Отвечает завистливый дядя Хара-Сотон:
— Прибыл я с восточной стороны, из своих владений. Ехал я не куда-нибудь, а к 
тебе, и зовут меня Хара-Сотон. Прихожусь я тебе родным дядей, послал же меня 
другой твой дядя добрый Сарагал-нойон. Он просит своего племянника приехать в 
гости.
Сильно обрадовался Ута-Саган-батор:
— Не виденного доселе дядю довелось мне увидеть, — говорит, — незнаемого дядю 
узнать. Если старшие родичи приглашают приехать, то мне, молодому, нечего 
сидеть дома. Поеду!
Так он решил. И начал угощать да потчевать завистливого дядю Хара-Сотона. 
Урма-гохон-хатан поставила золотой стол, убрала его яствами и винами, 
подкладывает гостю лучшие куски мяса, подливает архи в золоченые чаши. Загуляли 
племянник с дядей. А через девять дней кликнул Ута-Саган-батор своего 
быстроногого белого коня. Услыхав голос хозяина, прибежал конь с южной стороны 
Хэхэя, с северной стороны Алтая. Прибежал, остановился у серебряной коновязи и 
звонко заржал:
— Выходи, хозяин-абай!
Тут Ута-Саган-батор вышел на улицу, взнуздал коня серебряной уздою, оседлал 
серебряным седлом и красивым красношелковым поводом привязал к серебряной 
коновязи. Сам вернулся во дворец, облачился в шелковые одежды, надел черные 
железные доспехи. После этого принялись они с гостем за вкусную пищу и крепкие 
вина. Наконец вышли племянник с дядей на крыльцо, сели на своих коней и поехали 
прямо на восток.
Ута-Саган-батор на своем быстроногом белом коне рысью едет, а завистливый дядя 
Хара-Сотон на своем желто-гнедом жеребчике скачет во весь мах и догнать не 
может. Рысит себе быстроногий белый конь; из носа дым валит; между ушами козел 
и баран, бодаясь, резвятся; на шее хорек и горностай, взапуски бегая, шалят; на 
хребте перед седлом костер разведен. Над костром котелок подвешен, а в котелке 
вода кипит. На крестце растет большой кедр, на кедре семьдесят разных птиц 
гнездятся, поют и порхают дивные птицы. На хвосте лев с медведем борются. С 
колен задних ног огненная лава стекает, с колен передних ног ключи бьют, а в 
студеных ключах рыбы хариусы играют. Ута-Саган-батор, не слезая с коня, удит 
жирных хариусов, варит их в котле и ест. Сзади плетущийся завистливый дядя 
Хара-Сотон все это видит и на ус мотает:
«Если у человека родится сын, то хорошо ему родиться таким видным молодцем, как 
мой племянник; если у кобылы родится жеребенок, то хорошо ему родиться таким, 
как быстроногий белый конь».
Никак не мог поспеть за Ута-Саган-батором завистливый дядя и отстал 
далеко-далеко. Хара-Сотон не проехал и половину пути, когда Ута-Саган-батор 
прискакал к белосеребряному дворцу доброго дяди Сарагал-нойона. Остановился 
племянник у серебряной коновязи, привязал к ней своего коня красивым 
красношелковым поводом. Сам вошел во дворец, сказал благопожелание в честь 
царского здоровья хозяина, низко поклонился ему и сел по правую сторону.
Тут добропорядочный дядя Сарагал-нойон, сам не свой от беспокойства, на 
почетном месте сидя, позабыл, что он сидит; подскочив в смятенье с трона, 
позабыл, что подскочил. В это время мелко-мелко забилось серенькое сердце у