Хотел мангатхай сомкнуть свои челюсти, но еще больше занозил их богатырским 
копьем.
Ухватил мэргэн Круторогого Рыжего мангатхая за волосы одной рукой, другой — 
выдернул столетнюю лиственницу да и начал ею мангатхая поперек спины охаживать, 
приговаривая:
— Это тебе — за отца! Это тебе — за деда! Это — за бабку! Говори, пес, куда их 
дел?
Ударил Алтан-Шагай-мэргэн ненавистного мангатхая так, что испустил он дух, а 
крутые его рога сами собой отвалились — и вышли оттуда дед Алтан-Шагай-мэргэна 
— царь Баян-Хара и отец — Алтан-Жоло-мэргэн, оба живы и невредимы.
Сожгли они останки Круторогого Рыжего мангатхая, развеяли пепел по северному 
ветру осиновой лопатой, по южному — березовой и направились прямиком в черный 
железный дворец побежденного злодея. На шестьдесят верст раскинулся тот дворец 
в длину и ширину. Едва отыскали мэргэны Урма-гохон-хатан, спрятанную мангатхаем 
в железный амбар без окон, без дверей. Вместе с пленницей загнал мангатхай в 
этот амбар три зимних заморозка, смерзшихся в один холод.
Сломали мэргэны железный амбар, вызволили Урма-гохон-хатан, ставшую от холода 
меньше семилетнего ребенка. Тогда съездил царь Баян-Хара в девять лесов, привез 
бересты, набрал из девяти таежных источников ключевой воды. Окурил 
Урма-гохон-хатан берестяным дымком, омыл священной водой, и стала она прежней 
красавицей, а ума ей было не занимать.
Подожгли три мэргэна — дед, отец да внук — дворец Круторогого Рыжего мангатхая, 
забрали все его добро, всех подданных, весь скот, не оставив ни обрывка ремня, 
ни обломка ножа, и отправились в родные места, едва протискиваясь с 
бесчисленным скотом в узких ущельях, едва утоляя жажду тучных табунов водой 
горных и степных рек. Так едучи, добрались до дома.
Расселили мэргэны новых подданных на новых местах, пустили скот на пастбища 
Алтая, на выгоны Хэхэя, и зажили с тех пор счастливо и богато.




ГЛУПЫЙ ВОЛК

Надоело пастись лошадям под знойным солнцем. Направился весь табун прямиком к 
реке напиться и поплескаться. Самым резвым да сильным досталась чистая вода, а 
отставшим муть да грязь.
Был в этом табуне маленький серый жеребенок. Оттеснили его другие лошади, и 
увяз он в грязной луже едва не по уши. Вот уже весь табун разошелся, поспешая 
на пастбище, а серый жеребенок барахтается в грязи, выкарабкаться не может.
Тут подходит к нему волк.
— Вот это удача! — говорит. — Съем я тебя, однако, серый жеребенок!
— Где это видано, где это слыхано, чтобы упавшего в лужу стригунка задрал 
благородный волк? — спрашивает жеребенок. — Сначала вытащи меня отсюда, как 
подобает настоящему молодцу, а потом сам рассудишь, съесть меня или нет.
— Твоя правда, — согласился волк. Помог он жеребенку выбраться из лужи и 
спрашивает: — Ну теперь-то я могу тебя съесть?
— Какой ты нетерпеливый, — отвечает жеребенок. — Как ты меня такого грязного 
есть будешь? Сначала смой с меня глину и речной ил, а потом поступай как знаешь.

Принялся волк мыть жеребенка. Принялся облизывать перепачканные бока и грязные 
ноги. Едва управившись, говорит жеребенку:
— Теперь ты вкуснее будешь. Пора тебя съесть!
— Да кто же ест подмокшее мясо! — удивляется жеребенок. — Дай ты мне хоть 
немного обсохнуть, я же никуда не денусь.
Оскалил волк острые зубы и уселся рядышком в ожидании скорой поживы. Сидит, 
слюнки глотает, а серенький жеребенок на солнце сушится. Вот уже вечереть стало,
 обсохли бока, встряхнулся серый жеребенок, почувствовав, как разогрелось тело 
и налилось молодой силой.
Тем временем подступил волк к жеребенку и разинул свою пасть.
— Кончилось, — говорит, — мое терпенье. Съем я тебя и косточки обгложу.
— Воля твоя, — отвечает жеребенок. — Только хочу я тебе открыть напоследок 
великую тайну: под правым копытом моей задней ноги хранится золотая печать с 
надписью. Прочти сначала эту надпись, как подобает настоящему молодцу, а потом 
можешь съесть меня.
Очень захотелось волку узнать тайну золотой печати. Взялся он за правое 
жеребячье копыто, стал надпись искать. А серенький жеребенок, собрав всю силу и 
точно нацелившись, так лягнул волка, что, отлетев в сторону, свалился тот без 
памяти.
— Глупый ты волк! — сказал напоследок жеребенок и стрелой умчался в степь.
Очнулся волк, открыл один глаз, а другой продрать не может, — до того сильно 
припечатал его жеребенок своим копытом. Но и одним глазом видно, что серого 
жеребенка след простыл.
— Какой же я дурак! — стал казниться волк. — Какую надпись я хотел прочесть на 
золотой печати, если грамоте не разумею! Какой же я простофиля! — не переставал 
ругать себя волк, бредя по степи и обнюхивая мышиные норки.
Вдруг видит — на склоне горы пасется бычок-двухлеток. «Уж этот-то от меня не 
уйдет!» — решил волк и бросился к бычку.
Бычок и убегать не стал, сообразив, что состязаться в резвости с волком 
бесполезно. А волк подбегает и говорит: