Я затрепетал. Что может быть страшнее? Подумать только! Сидеть взаперти в 
пещере Катлы и вдруг увидеть, как ползет драконша!

Но Юнатан думал совсем не о том.

– Она, должно быть, вылезла из пещеры в другом месте, – сказал он. – И этот 
вход я должен найти, даже если придется искать его целый год.

Мы не могли уже отдыхать. Юнатан утратил всякий покой. Мы приблизились к пещере 
Катлы. Это заняло совсем немного времени. Стоя на горе, мы уже видели глубоко 
под нами реку, а на другом берегу Нангиялу. О, с какой тоской я рвался туда!

– Посмотри, Юнатан! – сказал я. – Я вижу иву. Там, где мы купались! Там, по 
другую сторону реки!

Казалось, мы получили привет, перелетевший к на над водами реки, маленький 
привет с более светлого поросшего зеленью берега!

Но Юнатан подал мне знак молчать: он, верно, боялся, что кто-нибудь услышит нас.
 Мы были теперь так близко от пещеры! Здесь гора Катлы кончалась обрывистым 
уступом, и Юнатан сказал, что на склоне под нами как раз находятся медные 
ворота, ведущие в пещеру Катлы, хотя сверху их и не видно.

Однако стражников, троих солдат Тенгиля, мы увидели сразу. И как только я 
заметил их черные шлемы, сердце начало стучать у меня в груди.

Мы доползли на животе до самого края скалистого уступа, чтобы хорошенько их 
рассмотреть. И если бы они только глянули ввысь, они бы нас увидели. Но более 
скверных стражников, чем эти, на свете не было. Они не смотрели ни туда ни сюда.
 Они только играли в кости, не думая ни о чем другом. Правда, через медные 
ворота не мог проникнуть ни один враг. Но зачем тогда им надо было стоять на 
страже? Вдруг мы увидели, как внизу распахнулись ворота и кто-то вышел из 
пещеры – еще один человек Тенгиля! Он нес в руке пустую плошку для еды, но тут 
же швырнул ее в сторону. Ворота снова закрылись за ним, и мы слышали, как он 
запирал их.

– Ну вот, накормили теперь этого борова в последний раз, – сказал он.

Стражники засмеялись, а один из них сказал:

– Если б он только знал, какой сегодня примечательный день, последний день его 
жизни! Ты ведь, кажется, говорил, что Катла ждет Урвара сегодня вечером, когда 
стемнеет?

– И знаешь, что он на это ответил? «Вот как, наконец-то!» И еще он просил 
послать привет в Долину Терновника, ну, как там он сказал? «Урвар может умереть,
 но свобода – никогда!»

– Поцелуй меня в… – сказал другой, – пусть скажет это Катле нынче вечером, 
тогда он услышит, что она ответит.

Я взглянул на Юнатана. Он побледнел.

– Идем, – сказал он. – Нам надо уйти отсюда. И мы поползли прочь с уступа в 
молчании и как можно быстрее. А когда убедились, что увидеть нас уже невозможно,
 бросились бежать. Мы промчались весь обратный путь не останавливаясь, пока 
снова не очутились возле Грима и Фьялара.

Мы сидели в горной расселине рядом с лошадьми и не знали, что предпринять. 
Юнатан был так печален, и я не мог ничего сделать, чтобы его утешить. Да и я 
сам был огорчен, понимая, как он горюет из-за Урвара. Он думал, что сможет ему 
помочь, а теперь он больше в это не верил.

– Урвар, мой друг, которого мне никогда не довелось встретить, – произнес он. – 
Вечером ты умрешь, и что будет тогда с зелеными долинами Нангиялы?

Мы поели немного хлеба, который разделили с Гримом и Фьяларом. Я охотно выпил 
бы козьего молока, но его мы оставили на потом.

– Еще не сейчас, Сухарик, – сказал мне Юнатан. – Ночью, когда станет темно, я 
отдам тебе все, до последней капли. Но не раньше.

Долгое время он сидел такой молчаливый и обессиленный, а под конец сказал:

– Я знаю, это все равно что искать иголку в стогу сена. Но все-таки надо 
попытаться.

– Что попытаться?