испуганный, сидел на стуле в кухне, не смея пошевельнуться. Но Маттиас был 
настроен весьма бодро и даже задорно.

– Чего вы ищете? – сказал он. – Сдается мне, что такого Юнатана Львиное Сердце 
и на свете-то нет. Вы его просто выдумали, чтобы вам дозволили рыскать по всей 
округе, бездельничать и отбирать у людей последнее.

Отбирать последнее – как раз этим-то они и занимались. Начали они с горницы. 
Выкинули на пол все постельное белье, перины и подушки. Потом рылись в шкафу, и 
все, что там было, также выбросили на пол. И это было просто глупо с их стороны,
 неужто они и в самом деле думали, что Юнатан прячется в шкафу?

– Может, посмотрите заодно и в шкафу с ночными горшками? – спросил Маттиас.

Ну и разозлились же они!

И, выйдя на кухню, набросились на буфет с посудой, а я, сидя на своем стуле, 
чувствовал, как во мне закипает ненависть. Как раз в тот самый вечер мы с 
Юнатаном должны были уйти из Долины, и я подумал: «Если они сейчас найдут его, 
я не знаю, что сделаю!» Нет, такая несправедливость просто немыслима, не могут 
они схватить его в эти его самые последние часы в Долине Терновника.

Маттиас набил буфет старым платьем, и овечьей шерстью, и всякой ненужной 
утварью, чтобы приглушить все звуки, доносившиеся из тайника, и весь этот хлам 
они выкинули на пол кухни.

А потом! А потом мне захотелось кричать так, чтобы рухнул и обвалился весь дом. 
Да, потому что один из них нажал плечом на буфет, чтобы отодвинуть его в 
сторону. Но я не закричал. Я сидел совершенно окаменевший на стуле и только 
ненавидел его, ненавидел его грубые руки, и толстый затылок, и бородавку на его 
лбу! Я ненавидел его потому, что знал: сейчас, сию минуту он увидит дверь 
тайника, а это значит – конец Юнатану!

Но тут все-таки раздался крик. Крик Маттиаса.

– Глядите, пожар! – кричал он. – Разве Тенгиль приказал вам поджечь дом?

Не знаю, как это произошло, но все так и было, как он кричал. Загорелась овечья 
шерсть на полу, и солдаты поспешно кинулись ее тушить. Они прыгали и 
затаптывали огонь ногами, сыпали проклятия и шумели, а под конец опрокинули на 
пол бочку с водой. Так что пожар прекратился, едва успев начаться. Но Маттиас 
все равно ругался и был страшно зол на них.

– Вы что, совсем ума лишились?! – кричал он. – Разве можно выбрасывать шерсть 
на пол рядом с очагом, где тлеют угли и вовсю трещат дрова?

Тот, что с бородавкой на лбу, пришел в ярость.

– Молчи, старик! – заорал он. – А не то я сумею хорошенько заткнуть тебе рот!

Но Маттиас не дал себя запугать.

– Во всяком случае, вам не мешает убрать за собой! – сказал он. – Гляньте, 
какой здесь разор и грязь! Словно в свинарнике!

Его слова оказались самым верным способом выдворить их из дома.

– Убирай свой свинарник сам, старик! – сказал тот, что с бородавкой на лбу, и 
впереди всех прошествовал к дверям. Все остальные последовали за ним. Выходя из 
дома, они широко распахнули дверь и не затворили ее за собой.

– Дурачье! Совсем ума нет! – сказал Маттиас.

– Вот повезло, что начался пожар, – сказал я. – Подумать только, как повезло 
Юнатану!

Маттиас подул на кончики своих пальцев.

– Да, неплохо устраивать иногда небольшие пожары, – сказал он. – Хотя можно и 
обжечься, когда наспех хватаешь пылающие угольки из очага голыми руками.

Но конец нашим горестям еще не наступил, хоть я уже и поверил в это.

Они искали Юнатана и в конюшне, а затем тот, что с бородавкой на лбу, подошел к 
Маттиасу и сказал:

– У тебя, старик, две лошади! А ведь никто в Долине Терновника не смеет держать 
больше одной. И ты это знаешь! Мы пошлем сюда нынче вечером человека с другого 
берега. Он возьмет вот эту, с белой звездочкой на лбу, ее ты должен отдать 
Тенгилю.