Я рассказал также, как Хуберт спас меня от волков, и Юнатан заявил, что всю 
жизнь будет ему за это благодарен.

Когда мы выпустили в полет Бьянку, на Долину Терновника спустились сумерки. 
Внизу, на склоне, а домах и во дворах стали зажигаться огни. Все вокруг 
казалось таким мирным и спокойным. Можно было подумать, что люди в этих домах 
сидели и ели вкусный ужин или разговаривали друг с другом, играли с детьми, 
напевали им песенки и были счастливы. Но мы-то знали, что это все не так, что 
вряд ли у них есть еда, что они вовсе не спокойны и рады, а несчастны. Люди 
Тенгиля, расхаживая по верху стены с мечами и копьями, старались, чтобы они не 
забывали об этом.

В окнах Маттиаса огонь не горел. В доме у него было темно и тихо, будто там не 
обитала ни одна живая душа. Мы находились не в доме, а в саду. Маттиас стоял 
возле угла дома, а мы с Юнатаном, взяв Бьянку, спрятались в кустах терновника, 
которых здесь была так много. Я так люблю эти дикие розы, их прекрасный, 
несильный, нежный запах. Но тогда я подумал, что теперь этот запах будет всегда 
напоминать мне, как мы с Юнатаном крались по кустам, как сильно колотилось 
сердце, как совсем рядом с нами, на гребне стены, вглядывались и вслушивались в 
темноту люди Тенгиля, изо всех сил стараясь услышать имя: «Львиное Сердце».

Юнатан слегка намазал себе лицо сажей и надвинул капюшон на глаза. Он был вовсе 
не похож на себя. И все же он каждый раз рисковал жизнью, выходя из укрытия в 
тайной комнате, из «бункера», как он ее называл. Сотни людей искали его день и 
ночь. Я знал об этом и велел ему быть осторожнее, но он только повторял:

– Ну и что, пусть себе ищут!

Ему нужно было выпустить Бьянку так, чтобы никто не увидел, куда она летит.

Каждый солдат охранял свой участок. Самым опасным для нас был толстяк, который 
прохаживался по гребню стены сразу за усадьбой Маттиаса.

Но Маттиас стоял с роговым фонарем возле угла дома и подавал нам условленные 
сигналы.

– Когда я опущу фонарь, – объяснил он нам, – вы должны замереть, это значит, 
что Толстый Дудик совсем рядом. А когда подниму, значит, он завернул за угол 
стены и болтает с другим человеком Тенгиля. Тогда вы поскорее выпускайте Бьянку.


Так мы и сделали.

– Лети, лети! – сказал Юнатан. – Лети, моя Бьянка, через горы Нангиялы в Долину 
Вишен. Да остерегайся стрел Юсси!

Не знаю, понимали ли голуби Софии человеческий язык, но мне показалось, что 
Бьянка понимала. Потому что она приложила клюв к щеке Юнатана, как будто хотела 
успокоить его, и полетела. В сумерках она белела, так опасно белела! Как легко 
мог Дудик заметить ее, когда она пролетала над стеной!

Но он не заметил ее. Болтая, он не увидел и не услышал ее. Маттиас стоял на 
карауле и не опустил фонарь.

Увидев, что Бьянка исчезла вдали, я вцепился в Юнатана и стал уговаривать его 
поскорее вернуться в дом. Но он не хотел идти. Просил меня немного подождать. 
Вечер был такой прекрасный, воздух такой прохладный! Так легко дышалось! Видно, 
ему не хотелось заползать в маленькую душную комнатушку. Как хорошо понимал его 
я, так долго лежавший взаперти на своем кухонном диванчике в городе.

Юнатан сидел на траве, обхватив руками колени, и смотрел вниз, в долину. Он 
казался совершенно спокойным, как будто собирался сидеть там весь вечер, 
сколько бы солдат Тенгиля ни топало по гребню стены позади него.

– Почему ты вздумал сидеть здесь? – спросил я.

– Потому что мне это нравится, мне нравится смотреть на долину в сумерках. 
Нравится, что прохладный ветерок касается моих щек. И эти дикие розы, которые 
пахнут летом…

– И мне тоже все это нравится, – согласился я.

– И еще мне нравятся цветы, и трава, и деревья, и луга, и леса, и красивые 
маленькие озера, – добавил Юнатан. – Мне нравится, когда солнце встает, когда 
оно садится, когда светит луна и сияют звезды, и многое другое, что я сейчас и 
не припомню.

– И мне все это тоже нравится, – сказал я.