предмета, чтобы швырнуть им в Карлсона, и Карлсон услужливо подбежал к шкафу, 
вынул оттуда выбивалку для ковров и сунул её домомучительнице в руки.

— Гей-гоп! — кричал он, снова бегая по кухне. — Гей-гоп, вот теперь наконец всё 
начнётся!

Но фрекен Бок бросила выбивалку в угол. Она ещё помнила, каково ей пришлось в 
прошлый раз, когда она гналась за ним с такой вот выбивалкой в руке, и не 
хотела испытать это снова.

Малыш боялся, что всё это плохо кончится, и гадал, сколько кругов Карлсон 
успеет сделать прежде, чем фрекен Бок сойдёт с ума. «Не так уж много», — решил 
Малыш и понял, что главное — как можно быстрее увести Карлсона из кухни. И 
когда он в одиннадцатый раз промчался с гиканьем мимо него, Малыш схватил его 
за шиворот.

— Карлсон, — взмолился он, — прошу тебя, пойдём ко мне в комнату!

Карлсон пошёл за ним крайне неохотно.

— Прекратить наши упражнения как раз в тот момент, когда мне удалось наконец 
вдохнуть в неё жлзнь, какая глупость! — ворчал он. — Ещё несколько минут, и она 
стала бы такой же бодрой, весёлой и игривой, как морской лев, в этом нет 
сомнений!

Первым долгом Карлсон, как всегда, выкопал персиковую косточку, чтобы 
посмотреть, насколько она выросла. Малыш тоже подошёл, чтобы на неё взглянуть, 
а оказавшись рядом с Карлсоном, положил ему руку на плечо и только тогда 
заметил, что бедняжка Карлсон промок до нитки — должно быть, он долго летал под 
проливным дождём.

— Неужели ты не мёрзнешь, на тебе же сухого места нет? — спросил Малыш.

Карлсон, видно, до сих пор не обращал на это внимания, но он тут же спохватился.


— Конечно, мёрзну, — сказал он. — Но разве это кого-нибудь беспокоит? Разве 
кто-нибудь пальцем шевельнёт, если лучший друг приходит, промокший до нитки, и 
у него зуб на зуб не попадает от холода? Разве кто-нибудь заставит его снять 
мокрую одежду и наденет пушистый, красивый купальный халат? Разве кто-нибудь, 
спрашиваю я, побежит на кухню, и сварит для него шоколад, и принесёт ему 
побольше плюшек, и силком уложит в постель, и споёт ему красивую, печальную 
колыбельную песнь, чтобы он скорее заснул?.. Разве кто-нибудь позаботился о 
друге? — заключил свою тираду Карлсон и с упрёком посмотрел на Малыша.

— Нет, никто не позаботился, — признался Малыш, и голос его прозвучал так, что 
казалось, он вот-вот расплачется.

И Малыш со всех ног кинулся делать всё то, что, по мнению Карлсона, надо было 
сделать в этом случае для своего лучшего друга. Труднее всего было получить у 
фрекен Бок тёплый шоколад и плюшки для Карлсона, но у неё уже не было ни сил, 
ни времени оказывать дальнейшее сопротивление, потому что она жарила цыплёнка 
по случаю приезда дяди Юлиуса, который мог появиться в любую минуту.

— Сам себе сделай горячий шоколад, если хочешь, — сказала она.

И Малыш прекрасно со всем справился. Несколько минут спустя Карлсон уже сидел в 
белом купальном халате в постели Малыша, пил обжигающий шоколад и с аппетитом 
ел плюшки, а в ванной комнате были развешаны для просушки его рубашки, штаны, 
бельё, носки и даже башмаки.

— Вот что, — сказал Карлсон, — прекрасную, печальную колыбельную можешь не петь,
 лучше посиди у изголовья моей кровати всю ночь, не смыкая глаз.

— Всю ночь? — спросил Малыш.

Карлсон не мог ответить. Он как раз засунул в рот целую плюшку и поэтому только 
энергично закивал. Бимбо надрывался от лая. Ему не нравилось, что Карлсон лежал 
в постели Малыша. Но Малыш взял Бимбо на руки и прошептал ему на ухо:

— Я ведь могу лечь на диванчик, понимаешь? И твою корзинку мы переставим туда.



Фрекен Бок гремела чем-то на кухне, и, когда Карлсон это услышал, он сказал с 
досадой:

— Она не поверила, что я первый ученик.

— Это неудивительно, — сказал Малыш.