Зимние дни коротки, хотя тому, кто так ждет, как ждал Эмиль, они  ка-
жутся длинными. Незаметно начало смеркаться, а потом и совсем стемнело.
   - А ты тут, Эмиль! - снова сказал Альфред, но ему  все  труднее  было
говорить.
   Мама Эмиля принесла мясной суп и заставила Эмиля поесть. Она пыталась
накормить и Альфреда, но он не хотел есть. Вздохнув, мама ушла.
   Поздним вечером пришла Лина с наказом от мамы:  Эмилю  пора  ложиться
спать. И как только такое могло прийти людям в голову!
   - Я буду спать на полу рядом с Альфредом, - заявил Эмиль.
   Так он и сделал.
   Он приволок себе старый матрас и лошадиную попону - больше ему ничего
было не нужно. Он вообще не мог спать. Он лежал без сна и  смотрел,  как
угли опадают в печи, слушал, как тикает будильник и как порывисто дышит,
а порой и стонет Альфред. Видимо, время от времени Эмиль впадал в дремо-
ту, но всякий раз, вздрогнув, просыпался. Горе жгло его душу.  Проходила
ночь, и он все острее чувствовал, как все скверно,  а  скоро  будет  уже
слишком поздно, на веки вечные поздно  -  изменить  что-либо  будет  уже
нельзя.
   И вот, когда часы показывали четыре утра, Эмиль понял, что  ему  надо
делать. Он отвезет Альфреда к доктору в Марианнелунд,  или  пусть  и  он
сам, и Альфред погибнут в дороге.
   "Нечего тебе лежать тут в постели и умирать, Альфред, нечего!
   Он не произнес эти слова вслух, он только подумал. Но как он это  по-
думал! И тут же принялся за дело. Главное - уехать прежде,  чем  кто-ни-
будь проснется и помешает ему. В запасе у него был час времени до  того,
как Лина поднимется доить коров. За этот час все и надо провернуть!
   Никто не знает, как тяжело было Эмилю в тот час и как он  надрывался.
Надо было выкатить из сарая сани, вывести из конюшни и  запрячь  Лукаса.
Альфреда надо было вытащить из кровати и отвести к саням. Последнее было
самым трудным. Бедный Альфред ковылял, тяжело навалившись  на  Эмиля.  А
когда ему наконец удалось добрести до саней, он упал как подкошенный  на
разостланные овчины и лежал, не подавая никаких признаков жизни.
   Эмиль укутал Альфреда так, что торчал только  кончик  его  носа,  сам
уселся на козлы, натянул вожжи и стал понукать Лукаса:  пора  было  тро-
гаться в путь. Но Лукас повернул голову и недоверчиво взглянул на Эмиля.
Ведь это же неслыханно глупая выдумка - пуститься в путь в такую метель,
неужто Эмиль этого не понимает?
   - Теперь решаю я, - сказал Эмиль, - а потом все будет зависеть от те-
бя, Лукас!
   В кухне зажегся свет - значит, Лина уже встала. Еще минута - и  будет
поздно. Но Эмиль с лошадью и санями все же незаметно  миновал  хуторские
ворота и сквозь снег и ветер выехал на проселочную дорогу.
   Ой, как бушевала буря! Снег облеплял уши и  забивал  глаза,  так  что
Эмиль ничего не видел, а ему хотелось по крайней мере различать  дорогу.
Он вытирал лицо рукавицей, но по-прежнему не видел дороги, хотя к  саням
были прикреплены два фонаря. Дороги вообще не было, был только снег.  Но
Лукас много раз бывал в Марианнелунде. И может, в глубине своей  лошади-
ной памяти он примерно знал, куда ехать.
   Лукас был жилист и вынослив - с таким конем в самом деле  можно  было
пускаться в путь и в метель. Шаг за шагом тащил он сани  через  сугробы.
Ехали они медленно, иногда чуть не опрокидывались, когда сани натыкались
на какуюнибудь преграду, но все же мало-помалу продвигались все ближе  и
ближе к Марианнелунду. Частенько Эмилю приходилось соскакивать на дорогу
и разгребать снег. Эмиль был сильный, словно маленький  бычок,  и  в  ту
ночь он убирал снег с таким рвением, что никогда этого не забудет.
   - Становишься сильным, если это необходимо, - объяснял он Лукасу.
   И в самом деле Эмиль стал сильнее, и первые полмили [17] дело  спори-
лось, но потом стало трудно, да, потом стало ужасно трудно. Эмиль устал,
лопата казалась страшно тяжелой, и он не мог больше как следует  разгре-
бать снег. Он закоченел, в сапоги его набился снег, пальцы ныли от холо-
да, да и уши тоже, несмотря на шерстяную шаль, которую он повязал поверх
кепчонки, чтобы не отморозить уши. Все это было в самом деле невыносимо,
и постепенно мужество стало ему изменять. Подумать только, а  что,  если
папа был прав, когда сказал: "Ничего не выйдет, Эмиль, ты же знаешь, что
ничего не выйдет! "
   Лукас тоже утратил силы и весь свой пыл. Все труднее и труднее стано-
вилось ему вытаскивать сани, когда они застревали. А под конец случилось
то, чего все время боялся Эмиль. Сани внезапно рухнули вниз, и Эмиль по-
нял, что они очутились в канаве.
   Они и в самом деле очутились в канаве. Да там и застряли. И как Лукас
ни надрывался, как ни тянул сани и как ни тянул и ни толкал их Эмиль - у
него даже кровь пошла из носа, - ничего не помогло: сани как стали,  так
и остались стоять.
   Тут Эмилем овладела такая ярость, он так разозлился и на снег,  и  на
сани, и на канаву, и на все, вместе взятое, будто лишился  рассудка.  Он
поднял вой, похожий, должно быть, на вой  первобытного  человека.  Лукас
испугался, Альфред, быть может, тоже, но в нем не было  заметно  никаких
признаков жизни. Внезапно Эмилю стало страшно.
   - Ты жив еще, Альфред? - боязливо спросил он.
   - Не-ет, я, верно, уже умер, - хриплым, странным и каким-то страшным,