дывал и не слыхивал!
   - Придется Альфреду целый день разгребать снег, - сказала Лина.  -  А
может, и не надо этого делать - все равно зря.
   Но Альфред не убирал снег в тот день. Его место за столом  пустовало,
и о нем не было ни слуху ни духу. Эмиль забеспокоился. Надев кепчонку  и
теплое сермяжное пальтишко, он собрался выйти. Мальчик  разгреб  снег  у
кухонных дверей и быстро проложил себе дорогу к людской, которая находи-
лась бок о бок со столярной.
   Лина увидела Эмиля через кухонное окно и приветливо кивнула головой.
   - Хорошо, Эмиль, ты сделал, что расчистил дорожку, - сказала  она.  -
Теперь можешь быстро добежать до столярки. Ведь никто  не  знает,  когда
тебе снова придется там сидеть.
   Глупая Лина, она не понимала, что Эмиль пробирался к Альфреду!
   В людской было холодно, когда туда вошел Эмиль:  Альфред  не  затопил
печь. Он лежал на своем деревянном диване и не хотел вставать.  Есть  он
тоже не хотел. Он сказал, что вроде не голоден. Тут Эмиль еще больше за-
беспокоился. Уж если Альфред не хочет  есть,  значит,  стряслось  что-то
серьезное.
   Эмиль принес дрова и затопил печь, а потом побежал за мамой. Она  тут
же пришла; собственно говоря, пришли все - и папа, и Лина, и  КресаМайя,
и маленькая Ида, потому что теперь все всполошились.
   Бедный Альфред, он лежал и моргал глазами. Он был горячий, как печка,
и все равно его знобило. Красные полосы  на  руке  продвинулись  далеко,
почти к плечу, - страшно было смотреть.
   Креса-Майя озабоченно покачала головой:
   - Как дойдут они до сердца, эти полоски, тогда конец, тогда  он  пом-
рет.
   - Тише, - приказала мама Эмиля, но не такто  легко  было  утихомирить
Кресу-Майю. Она знала по меньшей мере полдюжины  людей  в  одном  только
Леннебергском приходе, которые умерли от заражения крови, и добросовест-
но их перечислила.
   - Но это вовсе не значит, что мы должны сидеть сложа руки, - добавила
она.
   Она думала, что Альфреду полегчает, если взять клок его волос и  лос-
кут рубашки и зарыть их в полночь к северу от дома,  а  потом  прочитать
какое-нибудь хорошее заклинание. Она знала только одно:
   - Тьфу и еще раз тьфу, пришло от сатаны - к сатане и уйди,  да  будет
так, тьфу и еще раз тьфу!
   Но папа Эмиля сказал, что вполне достаточно того заклинания,  вернее,
ругательства, которое произнес Альфред, когда порезал большой  палец.  И
если Кресе-Майе нужно что-нибудь зарыть к северу от дома в такую погоду,
среди ночи, то пусть она делает это сама.
   Креса-Майя зловеще покачала головой:
   - Да уж будь что будет, ох-ох-ох!
   Эмиль пришел в бешенство:
   - Что это за бабье хныканье! Альфред скоро поправится, понятно тебе?
   Тут Креса-Майя пошла на попятный:
   - Ну да, миленький Эмиль, он поправится, конечно, поправится! - И она
похлопала Альфреда по плечу, громогласно подтвердив: - Конечно, ты  поп-
равишься, Альфред, уж я-то знаю! - Но тут же, взглянув на дверь людской,
она пробормотала про себя: - Хотя непонятно, как  они  смогут  протащить
гроб через такую узкую дверь!
   Услыхав это, Эмиль заплакал.  В  страхе  он  схватил  отца  за  рукав
пальто:
   - Мы должны отвезти Альфреда к доктору в  Марианнелунд,  как  сказала
мама.
   Тут мама и папа Эмиля как-то странно поглядели  друг  на  друга.  Они
знали, что в такой день ни за что на свете нельзя было попасть в Мариан-
нелунд. Они были совершенно беспомощны, но признаться в этом  Эмилю,  да
еще когда он стоял рядом с ними такой убитый, было тяжело. Ведь и папе с
мамой очень хотелось помочь Альфреду, да только они не знали как. И  что
ответить Эмилю, они тоже не знали. Папа, не вымолвив ни слова, вышел  из
людской. Но Эмиль не сдавался. Куда бы ни шел отец, он следовал  за  ним
по пятам: плакал, просил, кричал, грозил, а потом принялся  дерзить.  Он
просто ума лишился! И подумать только, отец не сердился, а лишь тихо го-
ворил:
   - Ничего не выйдет, Эмиль, ты же знаешь, что ничего не выйдет!
   Лина ревела на кухне во весь голос, причитая:
   - А я-то думала, что к весне мы  поженимся,  а  теперь  прости-прощай
свадьба, помрет теперь мой Альфред! И останусь я век вековать с четырьмя
простынями и целой дюжиной полотенец, да, хорошенькое дело!
   Эмиль наконец понял, что помощи ждать неоткуда. Тогда он пошел  назад
в людскую. Он просидел с Альфредом целый день - это  был  самый  длинный
день в жизни Эмиля. Альфред лежал в забытьи. Только иногда  он  поднимал
веки и говорил:
   - А ты тут, Эмиль!
   Эмиль смотрел, как за окошком бушует метель, и ненавидел ее так горя-
чо, что его ненависть могла бы растопить снега во всей Леннеберге  и  во
всем Смоланде. "Видно, засыплет снегом весь белый свет", - думал  Эмиль,
поскольку снег все падал и падал.