Пальт я быстренько сварю, - сказала маленькая Ида.
   - Заткнись с твоими пальтами! - рявкнул Эмиль, потому  что  он  знал:
для пальтов нужны не только мука с солью, но и поросячья кровь.
   Только не кровь Заморыша! Пока Эмиль жив, этому не бывать!
   Некоторое время в кухне стояла тишина, зловещая тишина.  Но  внезапно
Альфред помянул черта. Он обрезал  большой  палец  острым  ножом,  и  из
пальца потекла кровь.
   - Оттого, что ты ругаешься, легче не станет, - строго сказал папа.  -
И я не хочу слышать ругательства в своем доме.
   Мама Эмиля достала чистую полотняную тряпицу  и  перевязала  Альфреду
палец. И он снова стал строгать зубья для граблей. Это было славное зим-
нее занятие: все грабли проверяли и сломанные зубья заменяли новыми. Так
что, когда наступала весна, все грабли были в порядке.
   - Так... значит, нынче в Каттхульте будет постное Рождество, - повто-
рил папа Эмиля, сумрачно глядя перед собой.
   Эмиль долго не спал в тот вечер, а наутро разбил копилку  и  взял  из
своих денег тридцать пять крон. Потом он запряг  Лукаса  в  старые  роз-
вальни и поехал в Бастефаль, где в изобилии водились  свиньи.  Домой  он
вернулся с великолепным поросенком, которого стащил в свинарник к  Замо-
рышу. Потом он пошел к отцу.
   - Теперь в свинарнике два поросенка, - сказал он. -  Можешь  заколоть
одного, но смотри не ошибись!
   Грудь Эмиля распирала ярость, которая иногда находила на него,  и  он
даже забыл о том, что говорит с отцом. Ведь ужасно было купить жизнь За-
морышу, убив другого несчастного поросенка. Но лучшего выхода  Эмиль  не
видел. Иначе отец, который не признавал, что поросенок  может  быть  для
забавы, не оставит Заморыша в покое.
   Два дня Эмиль не заглядывал в свинарник, предоставив Лине носить корм
обоим поросятам. На третий день он проснулся в кромешной  тьме,  услыхав
страшный поросячий визг. Поросенок визжал громко и  пронзительно,  будто
под ножом, потом внезапно наступила тишина.
   Эмиль подышал на заиндевевшее стекло, так что образовался  глазок,  и
стал смотреть во двор. Он увидел, что возле свинарника  горит  фонарь  и
движутся тени. Он понял, что поросенок уже мертв, а Лина собирает кровь.
Потом Альфред с папой ошпарят поросенка кипятком и, сбрив щетину, разде-
лают тушу. Затем явится Креса-Майя, и вместе с Линой они  будут  мыть  и
полоскать в прачечной поросячьи кишки. Конец  бастефальскому  поросенку,
которого купил Эмиль!
   - Вот тебе и "заколю я поросенка, он визжать начнет от боли...  ",  -
пробормотал Эмиль. Он снова забрался в кровать и долго плакал.
   Но так уж устроен человек, что он забывает свои  огорчения,  -  таков
был и Эмиль. Сидя в полдень в свинарнике и почесывая Заморыша, Эмиль за-
думчиво сказал:
   - Ты жив. Заморыш! Вот как устроено на свете. Ну, да ты жив!
   Эмиль хотел забыть бастефальского поросенка. И когда на  другой  день
Креса-Майя с Линой сидели на кухне и без устали резали сало для  засола,
мама Эмиля размешивала колбасный фарш, варила пальты, хлопотала над рож-
дественским окороком и укладывала его в особый рассол, Лина  пела  "Веет
хладом, хладом веет с моря...", а Креса-Майя рассказывала о том, что  на
пасторском чердаке водятся привидения без головы, Эмиль уже  блаженство-
вал. Он больше не думал о бастефальском поросенке, а только о  том,  что
скоро Рождество, и о том, как хорошо, что наконец-то выпал снег.
   - Вьется, сыплет белый снег, все дорожки заметая, - сказала маленькая
Ида, потому что так говорят в Смоланде, когда разыгрывается пурга.
   А снег в самом деле шел. День клонился к вечеру, снегопад усиливался,
потом задул ветер, и поднялась такая метель, что, выглянув за  дверь,  с
трудом можно было разглядеть скотный двор.
   - Похоже, быть буре, - сказала КресаМайя, - как я домой-то попаду?
   - Останешься ночевать, - успокоила ее  мама  Эмиля.  -  Можешь  спать
вместе с Линой в кухне на диване.
   - Да, но будь добра, лежи тихонько, как дохлый поросенок, потому  что
я боюсь щекотки, - попросила Лина старушку.
   За ужином Альфред пожаловался на свой палец.
   - Болит! - сказал он.
   Мама Эмиля размотала тряпицу, желая посмотреть, что с пальцем и поче-
му он не зажил.
   Зрелище, которое представилось ее глазам, было не из  отрадных:  рана
не затянулась, палец покраснел, нагноился и распух. А от  пальца  к  за-
пястью шли короткие красные полоски.
   У Кресы-Майи загорелись глаза.
   - Заражение крови, - сказала она. - Опасное дело.
   Мама Эмиля наложила на руку Альфреда повязку, смоченную раствором су-
лемы.
   - Если до утра не станет легче, лучше тебе съездить к доктору в Мари-
аннелунд, - сказала она.
   Никто не припомнит такого снегопада и такой бури, какая бушевала в ту
ночь над Смоландом. И когда наутро обитатели Каттхульта проснулись, весь
хутор, казалось, утопал в огромном мягком белом сугробе. А буря не  ути-
хала. Шел снег и дул ветер, так что на двор носа  было  не  высунуть;  в
трубе завывала вьюга: "У-у, у-у!" Никто никогда ничего подобного не  ви-