- Теперь, Ида, ты увидишь, какой этот тиф, - сказал он, и Ида  весело
хихикнула.
   - Зажмурь глаза, чтобы в них не попали чернила, - велел Эмиль и быст-
ро выкрасил лицо сестренки в фиолетовый цвет. Но, осторожный  и  предус-
мотрительный, как всегда, он не стал красить возле глаз, и там  сохрани-
лась белизна кожи - два больших белых круга. От этих белых кругов фиоле-
товое лицо Иды приобрело такой жутко болезненный вид, что Эмиль сам  ис-
пугался. Маленькая Ида стала похожа на страшную, как призрак, обезьянку,
фотографию которой мальчик видел в книжке "Жизнь животных" [13].
   - Уф! - вымолвил Эмиль. - Креса-Майя права: тиф - страшная болезнь!
   Как раз в это время Креса-Майя добрела из лесу до Каттхульта и у  ка-
литки встретила Лину, которая возвращалась домой от Коваля-Пелле.
   - Ну как? - полюбопытствовала КресаМайя. - Все еще болит зуб?
   - Откуда мне знать? - ответила Лина.
   - Как откуда? Что ты говоришь?
   - Ничего про него не знаю. Он валяется на помойке  Коваля-Пелле,  па-
кость этакая. Надеюсь, он лежит там и болит так, что только стон стоит.
   Лина была довольна и совсем уже не походила на булку. Она пошла пока-
зывать дырку от зуба Альфреду, лежавшему под грушевым  деревом,  а  Кре-
са-Майя отправилась в кухню варить кофе. Услышав, что  дети  в  горнице,
она захотела поздороваться со своей любимицей, маленькой Идой.
   Но когда Креса-Майя увидела, что ее любимица с иссиня-фиолетовым  ли-
чиком лежит в постели на белой подушке, она громко вскрикнула:
   - Свят-свят, в наши-то дни...
   - Это тиф, - ухмыльнулся Эмиль.
   В эту минуту с дороги донесся грохот колес. Из церкви прикатили  папа
и мама Эмиля и гости во главе с самим пастором. Когда распрягли  лошадей
у конюшни, гости в предвкушении кофе и угощения  гурьбой  устремились  к
дому. Но на крыльце возникла Креса-Майя и закричала исступленно:
   - Уезжайте отсюда! Уезжайте отсюда! У нас в доме тиф!
   Все замерли в смущении и испуге.
   Мама Эмиля спросила:
   - Что ты там мелешь? У кого это тиф?
   И тут в дверях за спиной Кресы-Майи появилась маленькая Ида с  фиоле-
товым личиком, с белыми кругами вокруг глаз и в одной ночной рубашке.
   - У меня, - сказала маленькая Ида и восторженно прыснула со смеху.
   Все рассмеялись. Все, кроме папы. Он лишь выразительно спросил:
   - Где Эмиль?
   А Эмиля и след простыл. И пока все пили кофе, Эмиль тоже  не  показы-
вался.
   Выйдя из-за стола, пастор пошел на кухню утешать Кресу-Майю. Она  си-
дела там злющая-презлющая, потому что тиф оказался ненастоящим.  Но  тут
случилось вот что: когда пастор утешал Кресу-Майю, он случайно  взглянул
на связку писем, которую Эмиль забыл на стуле.
   - Нет, просто невероятно! - Пастор ахнул и схватил письмо Адриана  из
Америки. - Неужто у вас та самая марка, которую я ищу столько лет!
   Пастор собирал марки и знал цену редкостям. Без лишних разговоров  он
предложил за марку, наклеенную на письме Адриана, сорок крон.
   Папа Эмиля чуть не задохнулся, услыхав о такой баснословной цене. По-
думать только, платить сорок крон за какой-то жалкий клочок бумаги! Он и
сердился, и в недоумении качал головой... Надо же! Этому Эмилю опять по-
везло! Покупка старой бархатной шкатулки оказалась тоже  удачной,  самой
удачной сделкой из всех, какие Эмиль заключил на аукционе!
   - Ведь за сорок крон можно купить полкоровы, - сказал папа  с  легким
упреком.
   Тут уж Эмиль не мог промолчать. Он приподнял крышку  дровяного  ларя,
где прятался все это время, и высунул свою любознательную голову.
   - Когда будешь покупать полкоровы, - спросил Эмиль, - ты возьмешь пе-
реднюю часть, что мычит, или заднюю, что бьет хвостом?
   - Марш в столярку! - взорвался папа.
   И Эмиль отправился в сарай. Но сперва он получил  от  пастора  четыре
красивые бумажки по десять крон каждая. А на следующий день он  поскакал
в Бакхорву. Он вернул хозяевам письма и отдал половину вырученных денег,
а потом поскакал домой, напутствуемый добрыми пожеланиями  и  готовый  к
новым проделкам.
   - Думаю еще поездить по аукционам, - сказал Эмиль, когда вернулся.  -
Ты как, папа, не против?
   Папа что-то пробормотал в ответ, хотя что именно - никто  не  расслы-
шал.
   После того как гости разошлись, Эмиль просидел весь воскресный вечер,
как я сказала, в столярной, строгая своего сто  тридцатого  старичка.  И
лишь тогда вдруг вспомнил, что день  был  воскресным  и,  значит,  ножом
строгать нельзя, потому что это считается страшным грехом. Нельзя,  вер-
но, было и зуб рвать, и тем более разукрашивать кого бы то ни было в фи-
олетовый цвет. Эмиль поставил деревянного человечка  на  полку  рядом  с
другими. За окном сгущались сумерки. Он сидел на чурбане и раздумывал  о
своих проделках. Наконец он сложил ладошки и взмолился:
   - Дорогой Боженька, сделай так, чтоб я покончил со своими  проказами.
Тебя милостиво просит Эмиль Свенссон из Каттхульта, что в Леннеберге.
   И тут же принялся за новые проказы.