день просидел в столярке, бедный рибенок. Конечно, он мальчик  благачис-
тивый, но порой, сдается мне, он малость не в себе".  А  жизнь  в  Катт-
хульте шла своим чередом. Минула зима, и  наступила  весна.  Эмиль  час-
тенько сидел в столярной, а все остальное время играл с маленькой  Идой,
ездил верхом на Лукасе, возил в город молоко,  дразнил  Лину,  болтал  с
Альфредом и выдумывал все новые и  новые  проказы,  которые  делали  его
жизнь богатой событиями и разнообразной. Так что к началу мая он уже вы-
резал не менее ста двадцати пяти деревянных старичков, красовавшихся  на
полке в столярке! Что за мастер был этот ребенок!
   Альфред не проказничал, но и у него были свои огорчения, вот  так-то.
Ведь он до сих пор не отважился сказать Лине, что не хочет  на  ней  же-
ниться.
   - Давай уж лучше я скажу, - предлагал Эмиль, но Альфред и слышать  об
этом не хотел.
   - Я же тебе говорил, надо половчее, чтобы не обидеть ее.
   Альфред, право же, был добрый малый, и он  никак  не  находил  нужных
слов, чтобы сказать о своем решении Лине. Но как-то субботним вечером  в
начале мая, когда Лина сидела на крыльце людской и упорно  ждала,  когда
он подсядет к ней, Альфред решил: будь что  будет!  Свесившись  из  окна
людской, он закричал ей:
   - Слышь, Лина! У меня к тебе дельце. Я давно хотел тебе сказать...
   Лина фыркнула. "Наконец-то дождалась чего хотела", - подумала она.
   - Чего же, милый Альфред, - отозвалась она, - говори, что там у тебя?
   - Да все, вишь, о женитьбе, ну, о чем мы раньше  толковали...  слышь,
наплюем на эту женитьбу, ладно?
   Да, так он и сказал, бедняга Альфред! То  есть  употребил  еще  более
крепкое словцо. Ужасно, что все это приходится пересказывать.  Может,  и
не следовало бы этого делать, так как я не хочу учить тебя скверным сло-
вам, наверное, ты уже немало знаешь их сам. Но ты  должен  помнить,  что
Альфред был всего-навсего простой работник из Леннеберги,  куда  ему  до
тебя! И он не сумел получше выразить свои мысли, хотя ломал себе  голову
много-много дней, бедняга Альфред!
   Кстати, Лина не обиделась.
   - Ты так думаешь? - спросила она. - Нуну, поживем - увидим!
   И Альфред понял тогда, что, видно, ему никогда не избавиться от Лины.
Но в тот вечер ему все же хотелось быть счастливым и свободным, и потому
он вместе с Эмилем пошел на хуторское озеро удить окуней.
   Вечер был такой прекрасный, какие бывают, наверное, только  весной  в
Смоланде. Вся черемуха в Каттхульте стояла в цвету, пели дрозды, жужжала
мошкара, и бойко клевали окуни. Эмиль с Альфредом сидели, глядя, как  на
зеркальной водной глади покачиваются поплавки. Говорили они мало, но  им
было хорошо. Так до самого захода солнца просидели они на берегу, а  по-
том отправились домой. Альфред нес на рогульке окуней,  а  Эмиль  дул  в
дудку, которую Альфред вырезал ему из вербы. Они шли извилистой дорожкой
по пастбищу, и над их головами шумели по-весеннему нежно-зеленые березо-
вые листочки.
   Эмиль так здорово дудел, что даже дрозды притихли от удивления.  Вне-
запно Эмиль смолк, вынул дудку изо рта и спросил:
   - Знаешь, что я сделаю завтра?
   - Не-а, - ответил Альфред. - Небось опять напроказничаешь?
   Эмиль снова сунул дудку в рот и стал наигрывать. Он шел, дудел и  ду-
мал.
   - Сам пока не знаю, - под конец сказал он. - Я никогда не знаю  напе-
ред, что еще натворю.
 
 
   ЖИВ ЕЩЕ ЭМИЛЬ ИЗ ЛЕННЕБЕРГИ!
 
   Во всей Леннеберге, во всем Смоланде, во всей Швеции  и,  кто  знает,
может, на всем свете никогда не было большего проказника, чем Эмиль, ко-
торый в прежние времена жил на хуторе Каттхульт близ Леннеберги, в  про-
винции Смоланд. И подумать только! Ведь именно  он,  когда  вырос,  стал
председателем муниципалитета. Да-да, он стал председателем и лучшим пар-
нем во всей Леннеберге. Видишь ли, даже самые отчаянные  проказники  вы-
растают и со временем могут стать полезными людьми. Верно,  это  хорошо?
Ты не согласен со мной? Да ты, конечно, и сам немало проказничал, а?  Ах
нет? Неужели я ошибаюсь?
   Мама Эмиля, Альма Свенссон из Каттхульта, писала о всех его проделках
в синих школьных тетрадях, которые прятала в ящике комода. В конце  кон-
цов их там столько набилось, что ящик едва выдвигался, так как то  одна,
то другая тетрадка загибалась и вставала торчком. Эти синие тетради и по
сей день хранятся в том же старом комоде, все, кроме трех, которые Эмиль
однажды, когда ему  понадобились  деньги,  пытался  продать  учительнице
воскресной школы. Когда же она не захотела их купить, он взял да и смас-
терил из них бумажные кораблики и пустил плавать в хуторской ручей,  так
что их больше никто не видел.
   Учительница воскресной школы никак не могла понять, зачем ей покупать
какие-то тетради у Эмиля.
   - На что они мне? - удивленно спросила она.
   - Чтобы читать детям и учить детей не быть такими плохими, как  я,  -