где продавали овес для лошадей,  другой, еще больший, на обеих мельницах у
реки.  Понемногу чума поразила еще несколько мест, но в кузнице, заметьте,
ее  не было и  следа.  Заметьте также,  что все кузницы принадлежат Марсу,
точно так же,  как все лавки,  торгующие зерном, мясом или вином, признают
своей госпожой Венеру. В кузнице на Мандей-лейн чумы не было.
   -- Мандей-лейн?  Ты говоришь о нашей деревне? Я так и подумал, когда ты
упомянул про две мельницы!  -- воскликнул Дан. -- А где тот чумной камень?
Я хотел бы на него посмотреть.
   -- Так смотри,  --  сказал Пак и  указал на  куриный камень-поилку,  на
котором лежали  велосипедные фонарики.  Это  был  шершавый,  продолговатый
камень  с  выемкой сверху,  весьма похожий на  небольшое кухонное корытце.
Филлипс,  у  которого ничего не  пропадало впустую,  нашел его в  канаве и
приспособил под поилку для своих драгоценных курочек.
   -- Этот?  --  Дан  и  Юна уставились на  камень и  смотрели,  смотрели,
смотрели.
   Мистер Калпепер несколько раз нетерпеливо кашлянул, затем продолжал:
   -- Я стараюсь рассказывать столь подробно,  дорогие мои, чтобы дать вам
возможность проследить -- насколько вы на это способны -- ход моих мыслей.
Чума,  с которой,  как я уже говорил,  я боролся в Валлингфорде,  графство
Оксфордшир,  была гнилой, то есть сырой по природе, поскольку она возникла
в  районе,  где  полно  всяких рек,  речушек и  ручейков,  и  я,  как  уже
рассказывал, лечил людей, погружая их в воду. Наша же чума, хотя, конечно,
у  воды и  она сильно свирепствовала,  а  на обеих мельницах убила всех до
единого,  не могла быть побеждена таким способом.  И  это поставило меня в
тупик. Гм-гм!
   -- Ну и что же вы делали с больными? -- строго спросил Пак.
   -- Мы убеждали тех, кто жил на северной стороне улицы, полежать немного
в открытом поле.  Но даже в тех домах, где чума унесла одного, а то и двух
человек,  оставшиеся просто наотрез отказывались покидать свой дом, боясь,
как бы  его не  обчистили воры.  Они предпочитали рисковать жизнью,  но не
оставлять своего добра без присмотра.
   -- Такова природа человека,  --  усмехнулся Пак. -- Я наблюдал такое не
раз.
   -- А как почувствовали себя ваши больные в полях?
   -- Эти тоже умирали,  но не так часто, как те, кто оставался в закрытом
помещении,  да  и  умирали больше от  боязни и  тоски,  чем  от  чумы.  Но
признаюсь,  дорогие мои,  я никак не мог одолеть болезнь, потому что никак
не  мог  докопаться хотя  бы  до  малейшего намека на  ее  происхождение и
природу.  Короче говоря,  я  был совершенно сбит с  толку зловещей силой и
необъяснимостью этой болезни,  поэтому я,  наконец,  сделал то, что должен
был сделать намного раньше:  я  отбросил все свои предположения и догадки,
выбрал  по  астрологическому календарю благоприятствующий час,  натянул на
голову плащ,  прикрыл им лицо и  вошел в  один из покинутых домов,  полный
решимости дождаться, когда звезды подскажут мне разгадку.
   -- Ночью? И ты не испугался? -- спросил Пак.
   --  Я  смел  надеяться,  что  бог,  заложивший  в  человека благородное
стремление  к исследованию неизведанных тайн, не даст погибнуть преданному
искателю.  Через  некоторое  время -- а всему на свете, как я уже говорил,
есть  свое  время  --  я  заметил мерзкую крысу, распухшую и облезшую; она
сидела  на  чердаке у слухового окна, через которое светила луна. И пока я
смотрел  на  них  -- и на крысу, и на луну (а Луна направлялась к древнему
холодному  Сатурну,  своему  верному союзнику), крыса с трудом выползла на
свет  и там прямо на моих глазах подохла. Потом появилась еще одна, видно,
из того же стада, она улеглась рядом и точно так же подохла. Еще некоторое
время  спустя  -- примерно за час до полуночи -- то же произошло с третьей
крысой.  Все  они  выползли на лунный свет и умерли в нем. Это меня немало
удивило,  поскольку,  как  мы знаем, лунный свет благоприятен, а отнюдь не
вреден  для этих ночных тварей. Сатурн же, будучи, как вы бы сказали, Луне
другом,  только  усиливал  ее зловещее влияние. И тем не менее крысы нашли
смерть  именно  в  лунном свете. Я высунулся из окна посмотреть, кто же из
небесных  владык  на  нашей  стороне,  и узрел там славного верного Марса,
очень  красного  и  очень  горячего,  спешащего к своему закату. Чтобы все
разглядеть лучше, я вскарабкался на крышу.
   В  это время на  улице появился Джек Маржет,  он направлялся подбодрить
наших больных в поле.  У меня из-под ноги выскользнула черепица и полетела
вниз.
   "Эй, сторож, что там происходит?" -- вскрикнул Джек печальным голосом.
   "Возрадуйся,  Джек,  -- говорю я. -- Сдается мне, кое-кто уже вышел нам
на помощь,  а я,  как последний дурак,  совсем забыл о нем этим летом". Я,
естественно, имел в виду планету Марс.
   "Так помолимся же ему тогда,  --  говорит Джек.  --  Я  тоже совсем его
забросил этим летом".
   Он имел в  виду бога,  которого,  по его словам,  он совсем позабыл тем
летом,  когда,  оставив своих  прихожан,  отправился к  королю.  Теперь он
нещадно себя за это казнил.  Я крикнул ему вниз,  что заботой о больных он
уже достаточно искупил свою вину,  на что он мне ответил, что признает это
только тогда,  когда больные поправятся окончательно.  Силы  его  были  на
исходе,  причем больше всех  в  этом повинны были уныние и  тоска.  Мне  и
раньше приходилось наблюдать подобное у священников и у слишком веселых от
природы людей.  Я  тут же налил ему полчашки некоей водицы,  которая я  не