больных (он  был  членом  общества врачей).  Поэтому-то  Блэгг,  повторяю,
вышвырнул нас  из  лагеря,  скверно ругаясь и  обозвав на  прощание чумной
заразой, полоумными и въедливыми прохвостами.
   -- Ого!  Он назвал тебя полоумным,  Ник? -- Пак аж подпрыгнул. -- Да-а,
вовремя пришел Кромвель [*68] заняться очищением этой земли!  Ну и  как же
вы с честным Джеком действовали дальше?
   -- Мы были некоторым образом вынуждены держаться вместе. Я хотел идти к
своему дому в  Лондоне,  а он к своему приходу в Сассексе,  но дело в том,
что районы Уайлтшира,  Беркшира и Гэмпшира были охвачены и поражены чумой,
и Джек обезумел от одной мысли,  что болезнь могла добраться и до деревни,
где  жила его  семья.  Я  просто не  мог оставить его одного.  Он  ведь не
оставил меня,  когда я  был в беде.  Так что я не мог не помочь ему,  да к
тому же я  вспомнил,  что рядом с приходом Джека,  в деревне Грейт Уигсел,
живет мой двоюродный брат.  Так мы  и  отправились из Оксфорда --  кожаный
камзол военного под ручку с сутаной пастора, полные решимости не встревать
больше ни в какие войны.  И то ли потому, что мы выглядели оборванцами, то
ли  потому,  что  чума сделала людей более мягкими,  --  но  нас  никто не
трогал.  Нет,  конечно,  разок нас все-таки засадили в колодки,  приняв за
мошенников и бродяг. Это случилось в деревне у леса святого Леонарда, где,
как я  слышал,  никогда не поет соловей.  Но я  вылечил местному констеблю
больной палец,  и  он вернул мне мой астрологический календарь,  который я
всегда ношу с собой,  -- Калпепер постучал пальцем по тощей груди, -- и мы
отправились дальше.
   Чтобы не морочить вам голову всякой чепухой, скажу, что мы добрались до
прихода Джека.  Был вечер,  и шел проливной дождь.  Здесь наши пути должны
были разойтись, потому что я собирался идти к своему брату в Грейт Уигсел;
но  пока Джек,  вытянув руку,  показывал мне  колокольню своей церкви,  мы
увидели,  что  прямо  поперек дороги  лежит  какой-то  человек --  пьяный,
подумал Джек.  Он сказал, что это один из его прихожан, Хебден, который до
тех  пор  вел примерную жизнь и  не  пьянствовал.  И  тут Джек стал громко
ругать  себя,  называя  негодным  священником,  бросившим свою  паству  на
растерзание дьяволу.  Перед деревней был выставлен чумной камень, и голова
этого человека лежала на нем.
   -- Чумной камень? Что это такое? -- прошептал Дан.
   -- Когда в  деревне свирепствует чума,  соседи закрывают все  ведущие в
нее дороги, а ее жители выставляют на них или камень с выемкой сверху, или
кастрюлю,  или сковородку,  чтобы люди из  пораженной деревни,  если хотят
купить какие-нибудь продукты,  могли бы  положить в  них деньги,  перечень
того, что им нужно, и уйти. Потом приходят те, кто готов продукты продать,
-- чего  не  сделаешь ради  денег!  --  берут  деньги и  оставляют столько
товару,  сколько,  по  их  мнению,  на  эти  деньги полагается.  Я  увидел
четырехпенсовую серебряную монету,  валявшуюся в  луже,  а в руке человека
размокший листок с перечнем того, что он хотел бы купить.
   "Моя жена!  О моя жена и дети!" -- вскричал вдруг Джек и бросился вверх
по холму. Я за ним.
   Из-за сарая выглянула какая-то женщина и прокричала нам,  что в деревне
чума и что мы, если хотим остаться живыми, должны уйти отсюда.
   "Любовь моя! -- говорит Джек. -- Я ли должен уйти от тебя?"
   Тут женщина бросается к нему и говорит,  что все дети здоровы. Это была
его жена.
   Когда  мы  со  слезами на  глазах  воздали благодарность господу,  Джек
сказал,  что  он  рассчитывал оказать мне совсем не  такой прием,  и  стал
убеждать меня бежать оттуда, пока я не заразился.
   "Ну уж нет!  Накажи меня господь,  если я покину вас в такую годину, --
возразил я. -- Избавление от болезни не только в руках бога, но частично и
в моих".
   "О сэр, -- говорит женщина, -- вы врач? У нас в деревне нет ни одного".
   "Тогда,  дорогие мои,  я  обязан остаться у вас и трудом оправдать свое
звание".
   "По-послушай,  Ник,  --  начал,  заикаясь,  Джек, -- а я ведь все время
принимал тебя только за свихнувшегося проповедника круглоголовых [*69]".
   Он засмеялся,  затем засмеялась его жена,  за нею я -- прямо под дождем
нас всех троих охватил беспричинный приступ смеха,  который мы в  медицине
называем припадком истерии. Тем не менее смех ободрил нас. Так я и остался
у них.
   -- Почему ты не отправился дальше,  к своему брату в Грейт Уигсел, Ник?
-- спросил Пак. -- Это всего семь миль по дороге.
   -- Но чума-то свирепствовала в этой деревне, -- ответил мистер Калпепер
и указал на уходящий вверх холм. -- Разве я мог поступить иначе?
   -- А как звали детей священника? -- спросила Юна.
   --  Элизабет,  Элисон,  Стивен и младенец Чарльз. Я сначала их почти не
видел:  мы с их отцом жили отдельно -- в сарае для телег. Мать мы с трудом
уговорили остаться в доме, с детьми. Она и так намучилась.
   А теперь,  дорогие мои, я с вашего позволения перейду непосредственно к
основной теме рассказа.
   Я   обратил  внимание  жителей  деревни  на   то,   что  чума  особенно
свирепствовала на  северной стороне улиц,  ибо  там не  хватало солнечного
света,  который, восходя к "primum mobile" -- источнику жизни (я выражаюсь
астрологически),    обладает   в    высшей    степени   очистительными   и
оздоравливающими свойствами.  Большой очаг  чумы образовался вокруг лавки,