"Правда?  --  серьезно спросил Максим.  -- Но это ведь только временно,
пока я не завоюю Галлию. Всегда приходится ставить на кон либо жизнь, либо
душу,   либо  душевный  покой,  либо  еще  какую-нибудь  мелочь.  Говорят,
Парнезий, -- он обратился ко мне, -- пикты тебя любят".
   "Он --  единственный из твоих офицеров,  кто нас понимает",  -- ответил
Алло и  произнес длинную речь о  наших добродетелях.  Размалеванный старик
ораторствовал словно  Цицерон [*41].  Из  его  слов  выходило,  что  мы  с
Пертинаксом само совершенство.
   Максим не сводил глаз с наших лиц.
   "Хватит,  --  оборвал он.  -- Я слышал, что Алло думает о вас. Теперь я
хочу знать ваше мнение о пиктах".
   Я рассказал ему все, что знал, и Пертинакс вторил мне. Пикты не сделают
ничего дурного,  если понять их трудности. Больше всего сердило их то, что
мы  сжигаем их  вереск.  Дважды  в  год  весь  гарнизон выходил в  поле  и
торжественно  выжигал  вереск  на  десять  миль  к  Северу.   Наш  генерал
Рутилианус называл это расчисткой территории. Пикты отходили еще дальше, и
получалось,  что летом мы просто уничтожали нектар --  пищу пчел, а весной
-- корм для овец.
   "Верно,  все  верно,  --  подтвердил Алло.  --  Как  же  нам варить наш
чудесный напиток, вересковый мед, если вы уничтожаете нектар?"
   Разговор продолжался долго.  Из  вопросов Максима  было  ясно,  что  он
хорошо знал пиктов и много думал о них. Наконец он спросил:
   "Что ты посоветуешь сделать, чтобы сохранить мир на Севере, пока я буду
завоевывать Галлию?"
   "Оставить пиктов  в  покое,  --  ответил  я.  --  Немедленно прекратить
выжигание вереска и время от времени посылать им баржу-другую зерна".
   "И распределять зерно должны сами пикты,  а не наши жулики-интенданты",
-- добавил Пертинакс.
   "И пусть приходят в больницу, когда они в этом нуждаются", -- продолжил
я.
   "Да они скорее умрут,  чем придут к нам в больницу,  это уж точно",  --
воскликнул Максим.
   "Вовсе  нет,  если  этим  займется Парнезий,  --  возразил Алло.  --  В
двадцати милях  от  Стены немало можно насчитать людей,  покусанных волком
или помятых медведем.  Но пусть Парнезий остается с ними в больнице,  а то
одни пикты обезумеют от страха".
   "Понятно, -- произнес Максим. -- Как и все на свете, успех дела зависит
нередко  только  от  одного  человека.  Я  думаю,  Парнезий, ты и есть тот
человек".
   "Мы с Пертинаксом -- одно целое", -- сказал я.
   "Пусть так,  если дело будет сделано.  Послушай,  Алло, ты знаешь, я не
желаю твоему народу зла. Оставь нас одних поговорить", -- попросил Максим.
   "Зачем?  -- усмехнулся Алло. -- Мой народ -- зерно меж двух жерновов, и
я должен знать,  что хочет один из них. Юноши сказали правду, но они знают
не все Я же,  вождь,  скажу остальное. Меня беспокоят пришельцы с Севера".
Алло весь сжался, как заяц в вереске, и посмотрел по сторонам.
   "Меня тоже, -- сказал Максим. -- Иначе я не был бы здесь".
   "Слушай! -- воскликнул Алло. -- Много лет назад Крылатые Шлемы приплыли
к нашим берегам со словами:  "Рим на краю пропасти!  Столкните же его!" Мы
на вас напали. Вы прислали солдат. Мы были разбиты. После этого мы сказали
Крылатым Шлемам:  "Лжецы!  Верните жизнь нашим мертвым,  которых убил Рим,
тогда мы вам поверим".  Они убрались пристыженные.  Сейчас,  осмелев,  они
вернулись и  снова завели старую песню,  что Рим на краю гибели.  И мы уже
начинаем этому верить".
   "Дай мне три года мира на Стене!  -- крикнул Максим. -- И я покажу тебе
и этим воронам, насколько они ошибаются!"
   "А-а, хорошо бы. Но как запретить юношам моего племени слушать Крылатых
Шлемов,  особенно зимой,  когда мы голодаем? Наши юноши повторяют: "Рим не
может ни сражаться,  ни править.  Он забирает солдат из Британии. Крылатые
Шлемы  помогут нам  прорвать Стену.  Надо  показать им  тайные тропы через
болота".  Разве я хочу этого? Нет! -- Алло сплюнул, как плюется змея. -- Я
бы не выдал секреты моего народ",  пусть бы меня сжигали заживо.  Парнезий
сказал правду.  Оставьте нас,  пиктов,  в покое. Он понимает нас. Пусть он
командует Стеной,  и  я  сдержу своих юношей.  --  Алло что-то прикинул на
пальцах.  --  Первый  год  легко,  второй  год  не  так  легко,  третий --
постараюсь.  Да,  я даю тебе три года.  Но знай: если к тому времени ты не
покажешь, что Рим силен людьми и оружием, Крылатые Шлемы бросятся на Стену
с  двух сторон и соединятся посредине.  Вам придет конец.  Я не буду очень
жалеть об  этом,  но  я  хорошо,  ой как хорошо знаю ту единственную цену,
какую племя берет у  племени за помощь.  Нам,  пиктам,  тоже придет конец.
Крылатые Шлемы сотрут нас в пыль.
   "Хорошо!  -- сказал Максим. -- Если ветер не изменится, утром я буду на
восточном конце  Стены.  Завтра же  я  увижу  вас  в  гарнизоне и  назначу
Капитанами Стены".
   "Секунду,  Цезарь!  --  сказал Пертинакс.  -- Каждый человек имеет свою
цену. Я же еще не куплен".
   "Уже начинаешь торговаться? -- спросил Максим. -- Ну?"
   "Рассуди меня по справедливости с моим дядей, дуумвиром [*42] из города
Дивии в Галлии", -- попросил Пертинакс.
   "Всего лишь одна жизнь?  Он будет твой! Я думал, ты попросишь денег или