тех пор, пока у них были летние запасы. Они  пробовали  собирать  орехи  в
джунглях, но тени с горящими глазами следили за ними  даже  среди  дня,  а
когда люди в испуге повернули обратно, со стволов деревьев,  мимо  которых
они проходили всего пять минут назад,  оказалась  содранной  кора  ударами
чьей-то большой, когтистой лапы. Чем больше люди  жались  к  деревне,  тем
смелей становились дикие звери, с ревом и топотом гулявшие по пастбищам  у
Вайнганги. У крестьян  не  хватало  духа  чинить  и  латать  задние  стены
опустелых хлевов, выходившие в лес.  Дикие  свиньи  топтали  развалины,  и
узловатые корни лиан спешили захватить  только  что  отвоеванную  землю  и
забрасывали  через  стены  хижины  цепкие  побеги,  а  вслед  за   лианами
щетинилась жесткая трава. Холостяки сбежали  первыми  и  разнесли  повсюду
весть, что деревня обречена на гибель. Кто мог бороться с джунглями, когда
даже деревенская кобра покинула свою нору под смоковницей!
     Люди все меньше и меньше общались с  внешним  миром,  а  протоптанные
через равнину тропы становились все уже и уже. И трубный зов Хатхи  и  его
троих сыновей больше не тревожил деревню по ночам: им больше незачем  было
приходить. Поля за околицей зарастали травой, сливаясь с джунглями  и  для
деревни настала пора уходить в Канхивару.
     Люди откладывали уход со дня на день, пока первые дожди не  захватили
их врасплох. Нечиненые крыши стали  протекать,  выгон  покрылся  водой  по
щиколотку, и все, что было зелено, пошло сразу в рост после летней засухи.
Тогда люди побрели вброд - мужчины, женщины и дети - под слепящим и теплым
утренним дождем и, конечно, обернулись, чтобы взглянуть в последний раз на
свои дома.
     И как раз когда последняя  семья,  нагруженная  узлами,  проходила  в
ворота, с грохотом рухнули балки и кровли  за  деревенской  оградой.  Люди
увидели, как мелькнул на мгновение блестящий,  черный,  как  змея,  хобот,
разметывая мокрую солому крыши. Он исчез, и опять послышался грохот, а  за
грохотом - визг. Хатхи срывал кровли  с  домов,  как  мы  срываем  водяные
лилии, и отскочившая балка ушибла его. Только  этого  ему  и  не  хватало,
чтобы разойтись вовсю, потому что из диких  зверей,  живущих  в  джунглях,
взбесившийся дикий слон всех  больше  буйствует  и  разрушает.  Он  лягнул
задней ногой глинобитную стену, и стена развалилась  от  удара,  а  потоки
дождя превратили ее в желтую грязь. Хатхи кружился и трубил, и метался  по
узким улицам, наваливаясь на хижины справа и слева,  ломая  шаткие  двери,
круша стропила; а три его сына бесновались позади  отца,  как  бесновались
при разгроме полей Бхаратпура.
     - Джунгли поглотят эти скорлупки,  -  сказал  спокойный  голос  среди
развалин. - Сначала нужно свалить ограду.
     И Маугли, блестя мокрыми от дождя плечами, отскочил от стены, которая
осела на землю, как усталый буйвол.
     - Все в свое время, - прохрипел Хатхи. - О да, в Бхаратпуре мои клыки
покраснели от крови! К ограде, дети мои! Головой! Все вместе! Ну!
     Все четверо налегли,  стоя  рядом.  Ограда  пошатнулась,  треснула  и
упала, и люди, онемев от ужаса,  увидели  в  неровном  проломе  измазанные
глиной  головы  разрушителей.  Люди  бросились  бежать  вниз  по   долине,
оставшись без приюта и  без  пищи,  а  их  деревня  словно  таяла  позади,
растоптанная, разметанная и разнесенная в клочки.
     Через месяц от деревни остался рыхлый холмик, поросший нежной молодой
зеленью, а когда прошли дожди, джунгли  буйно  раскинулись  на  том  самом
месте, где всего полгода назад были вспаханные поля.



                             КНЯЖЕСКИЙ АНКАС

     Каа, большой горный удав, переменил кожу - верно, в двухсотый раз  со
дня рождения, - и Маугли, который никогда не забывал,  что  Каа  спас  ему
жизнь однажды ночью в Холодных Берлогах, о чем, быть может, помните и  вы,
пришел его поздравить. Меняя кожу, змея бывает угрюма и раздражительна, до
тех пор, пока новая кожа не станет блестящей и  красивой.  Каа  больше  не
подсмеивался над Маугли. Как и все в  джунглях,  он  считал  его  Хозяином
Джунглей и рассказывал ему все  новости,  какие,  само  собой,  приходится
слышать удаву его величины. То, чего Каа не знал о средних  джунглях,  как
их называют, о жизни, которая идет у самой земли или под землей,  о  жизни
около валунов, кочек и лесных пней, уместилось бы на  самой  маленькой  из
его чешуек.
     В тот день Маугли сидел меж больших  колец  Каа.  перебирая  пальцами
чешуйчатую старую кожу, сброшенную удавом среди камней. Каа очень  любезно
подставил свое тело под широкие голые плечи Маугли, и мальчик сидел словно
в живом кресле.
     - Она вся целая, даже и чешуйки на глазах  целы,  -  негромко  сказал
Маугли, играя сброшенной кожей. - Как странно видеть у своих ног  то,  что
покрывало голову!
     - Да, только ног у меня нет, - ответил Каа, - и я не вижу тут  ничего
странного, это в обычае моего народа. Разве ты никогда не чувствуешь,  что
кожа у тебя сухая и жесткая?
     - Тогда я иду купаться, Плоскоголовый, хотя, правда, в  сильную  жару
мне хочется сбросить кожу совсем и бегать без кожи.
     - Я и купаюсь и меняю кожу. Ну, как тебе нравится моя новая одежда?