вероятно, были 
близнецы.) - Вот какой. Едва протрубит Двухвостка (лагерное прозвище слонов), 
запрягают 
двадцать пар волов в одно большое орудие...
     - А зачем трубит Двухвостка? - спросил молодой мул.
     - С целью показать, что он не хочет подходить к дыму. Двухвостка - трус. 
Мы 
все вместе тащим 
огромное орудие. - Хейа! Хуллах! Хейах! Хуллах! Мы не карабкаемся, как кошки, и 

не бежим, как 
телята. Мы идем по гладкой долине, все двадцать пар, пока нас не разомкнут, а 
тогда начинаем 
пастись. Крупные пушки через низменность говорят с каким-нибудь городом, 
окруженным 
глиняными стенами; куски стен падают, пыль взвивается так высоко, точно домой 
идет множество 
скота.
     - О, и вы в это время пасетесь? - спросил молодой мул.
     - И в это время, и в другое. Есть всегда приятно. Мы едим, пока на нас 
снова не наложат ярмо и 
мы не повезем пушку обратно к тому месту, где ее ждет Двухвостка. Иногда в 
городе тоже 
оказываются большие орудия; они нам отвечают и кое-кто из нас бывает убит; для 
оставшихся 
оказывается больше травы. Это судьба - только судьба. Тем не менее Двухвостка - 

великий трус. 
Вот настоящий способ сражаться. Мы братья и пришли из Гапура. Наш отец был 
священный бык 
Шивы. Мы кончили говорить.
     - Надо сознаться, что я многое узнала в эту ночь, - заметила полковая 
лошадь. - Скажите, 
джентльмены разборных пушек, чувствуете ли вы наклонность щипать траву, когда в 

вас стреляют 
из крупных орудий, а позади вас шагает Двухвостка?
     - Мы так же мало склонны есть в это время, как садиться, позволять людям 
стрелять через нас 
или кидаться в толпу солдат, вооруженных ножами. Я никогда не слыхивал ничего 
подобного. 
Горная площадка, хорошо уравновешенный груз, погонщик, который, я знаю, 
позволит 
мне выбирать 
дорогу - и я к вашим услугам; но все остальное - нет! - сказал Билли.
     - Понятно, - протянула полковая лошадь, - не все устроены одинаковым 
образом, и я вполне 
ясно вижу, что, благодаря вашему происхождению с отцовской стороны, вы не в 
силах понимать 
многое.
     - Прошу не касаться моего рода с отцовской стороны, - сердито возразил 
Билли; (ни один мул 
не любит напоминания о том, что его отцом был осел). - Мой отец был джентльмен 
с 
Юга, и он мог 
сбить с ног, искусать и разорвать ногами в клочья любую лошадь, попавшуюся на 
его пути. Помни 
ты, большой коричневый Брембай!
     Брембай значит дикая невоспитанная лошадь. Представьте себе чувство 
скакуна, которого 
ломовая лошадь назовет "клячей", и вы поймете, что испытал австралийский 
полковой конь. Я 
видел, как в темноте блеснули его белки.
     - Слушай ты, сын привозного с Малаги осла, - сказал он сквозь зубы. - Знай,
 
что с 
материнской стороны я в родстве с Кербайном, который выиграл мельбурнский кубок.
 
Там, откуда я, 
мы не привыкли, чтобы нами управляли плохо подкованные мулы с языком попугая, с 

глупой 
головой и служащие в батарее духовых пушек, стреляющих горохом. Ты готов?
     - Поднимайся, - взвизгнул Билли.
     Они оба стали друг против друга на дыбы, и я ждал, что начнется 
ожесточенный бой, но вдруг из 
темноты справа послышался горловой раскатистый голос:
     - Из-за чего вы деретесь тут, дети? Успокойтесь.
     Оба животных, фыркнув с досадой, опустились на ноги, потому что ни лошади,