помощи.
     Каа только что перебрался через западную стену, изогнув свое тело с такой 
силой, что замковый 
камень скатился в ров. Питон не желал потерять выгоду своего положения и раза 
два свился в кольца 
и распрямился, с целью удостовериться, что каждый фут его длинного тела в 
полном 
порядке. Бой с 
Балу продолжался, и обезьяны выли кругом Багиры, а Манг, нетопырь, летая взад и 

вперед, 
рассказывал о великой борьбе всем джунглям, так что даже Хати, дикий слон, 
затрубил в свой хобот, 
и отдаленные стаи Обезьяньего Народа помчались по древесным дорогам на помощь 
своим 
товарищам в Холодных Логовищах. Шум сражения разбудил также всех дневных птиц 
на 
много 
миль вокруг. Тогда Каа двинулся прямо, быстро, стремясь убивать. Боевая мощь 
питона заключается 
в ударе его головы, которой двигает тяжесть его огромного тела. Если вы можете 
представить себе 
копье или таран, или молоток, весящие около полутонны и направляемые 
хладнокровным 
спокойным умом, живущим в рукоятке одной из этих вещей, вы более или менее 
поймете, во что 
превращался Каа во время боя. Питон, длиной в четыре или пять футов, сбивает с 
ног человека, 
ударив его прямо в грудь, а как вам известно, Каа имел тридцать футов длины. 
Первый удар он нанес 
в самую середину толпы, окружавшей Балу; он сделал это молча, закрыв рот; 
повторения не 
понадобилось. Обезьяны рассеялись, крича:
     - Каа! Это Каа! Бегите! Бегите!
     Многие поколения юных обезьян смирялись и начинали вести себя хорошо, 
когда 
старшие пугали 
их рассказами о Каа, ночном воре, который мог проскользнуть между ветвями так 
же 
беззвучно, как 
растет мох, и унести с собой самую сильную обезьяну в мире; о старом Каа, 
который умел делаться 
до того похожим на засохший сук или сгнивший кусок дерева, что даже самые 
мудрые 
обманывались, и тогда ветвь хватала их. Обезьяны боялись в джунглях только Каа, 

потому что ни 
одна из них не знала пределов его могущества; ни одна не выдерживала его 
взгляда; ни одна не 
вышла живой из его объятий. Итак, теперь они, бормоча от ужаса, кинулись к 
стенам и к домам, и 
Балу вздохнул с облегчением. Его мех был гораздо гуще шерсти Багиры; тем не 
менее он жестоко 
пострадал во время схватки. Вот Каа в первый раз открыл свой рот; произнес 
длинное, шипящее 
слово, и обезьяны, спешившие под защиту Холодных Логовищ, остановились; они, 
дрожа, 
прижались к ветвям, которые согнулись и затрещали под их тяжестью. Обезьяны на 
стенах и на 
пустых домах замолчали, и в тишине, спустившейся на город, Маугли услышал, как 
Багира 
отряхивалась, покинув водоем. В эту минуту снова поднялся шум. Обезьяны стали 
взбираться выше 
на стены; многие прижались к шеям больших каменных идолов; многие с визгом 
побежали по 
укреплениям. Маугли же, прыгая в беседке, прижал один глаз к резьбе и, 
пропустив 
дыхание между 
передними зубами, ухнул по-совиному, желая показать Бандар-логу, что он 
презирает его и смеется 
над ним.
     - Вытащите человеческого детеныша из этой ловушки. Я ничего больше не в 
силах сделать, - 
задыхаясь произнесла Багира. - Возьмем его и уйдем. Обезьяны могут возобновить 
нападение.
     - Они не двинутся, пока я не прикажу им. Стойте так; тиш-ш-ше! - прошипел 
Каа, и город 
снова затих. - Я не мог взобраться раньше, но, кажется, ты меня звала? - это 
было сказано Багире.
     - Я... я... может быть, закричала что-нибудь во время боя, - ответила