милостива ко мне, но во сне меня иногда мучат воспоминания о белом ребенке в 
лодке. - Крокодил 
зевнул и сомкнул челюсти. - Теперь я немного отдохну и подумаю. Тише, дети. 
Уважайте старших.
     Он тяжело повернулся и потащился на середину песчаной мели, а шакал и 
Адъютант отошли под 
дерево, которое росло подле железнодорожного моста.
     - Он прожил приятную и поучительную жизнь, - сказал шакал, оскалил зубы и 
вопросительно 
посмотрел на птицу, возвышавшуюся над ним. - И заметь: Меггер даже не подумал 
сказать мне, в 
каком месте на берегу он бросил кусок съестного. Между тем я раз сто указывал 
ему на вкусную 
дичь, которая купалась в реке. Правду говорят: "Весь мир забывает о шакале и 
цирюльнике, как 
только узнает от них все вести". А теперь он заснет. Аррх!
     - Как шакал может охотиться с крокодилом? - спокойно спросил Адъютант. - 
Когда вместе 
идут вор крупный и вор мелкий, легко предсказать, кому достанется вся добыча.
     С нетерпеливым повизгиванием шакал повертелся на одном месте, собираясь 
свернуться под 
деревом, как вдруг присел на задние ноги и через низкие ветви посмотрел на мост,
 
бывший почти 
над его головой.
     - Что там еще? - спросил Адъютант и тревожно распустил крылья.
     - Погоди, посмотрим. Ветер дует с нашей стороны к ним, но они ищут не 
нас... Я говорю вон о 
тех двоих людях.
     - Ах, это люди? Меня охраняет моя должность. Вся Индия знает, что я святой.
 
Адъютант 
первостатейный мусорщик, и птицам его породы позволяется расхаживать где им 
угодно.
     Итак, наш Адъютант даже не вздрогнул.
     - Я не стою удара; меня бьют только старыми башмаками, - сказал шакал и 
снова прислушался. 
- Слышишь шаги? - продолжал он, - двигаются ноги, не босые ноги, это тяжелые 
шаги 
белолицых. Слушай еще. Железо! Ружье! Слушай, это тяжелоногие глупые англичане 
идут, чтобы 
побеседовать с Меггером.
     - Так предупреди же его. Совсем недавно кто-то, вроде умирающего от голода 

шакала, называл 
его "покровителем бедных".
     - Пусть мой двоюродный брат сам покровительствует своей коже. Он постоянно 

твердит мне, 
что белолицых нечего бояться. А это, конечно, белолицые. Ни один житель из 
Меггер Гаута не 
осмелился бы охотиться на него. Смотри, я говорил, что это ружье! Теперь, при 
удаче, мы с тобой 
скоро попируем. Вне воды он слышит плохо, и на этот раз выстрелит не женщина.
     Ружейное дуло блеснуло в лунном свете. Меггер лежал спокойно, точно своя 
собственная тень; 
его передние лапы были расставлены, голова лежала между ними, и он храпел... 
как 
храпят 
крокодилы его породы.
     Голос на мосту прошептал:
     - Странный выстрел, почти по прямой линии вниз. Но выстрел верный. Лучше 
всего целиться 
пониже шеи. Боже, что за чудовище, а между тем, если мы его застрелим, 
крестьяне 
будут вне себя. 
Он божок здешних мест.
     - Ничего, - ответил другой голос, - когда строился мост, он унес человек 
пятнадцать моих 
лучших рабочих, и пора положить этому конец. Я несколько недель ездил в лодке, 
чтобы убить его. 
Приготовьте Мартини (ружье системы Мартини), и как только я выпущу в него два 
выстрела из 
обоих стволов, стреляйте.
     - Так будьте же осторожнее. Два выстрела - не шутка.
     - Будь что будет! Стреляю.
     Послышался звук, походивший на грохот маленькой пушки.
     Крупный тип слоновых ружей мало отличается от некоторых артиллерийских 
орудий: вырвались 
две полосы пламени; вслед за тем прозвучал резкий треск Мартини, для длинной