же и Агры, казалось, в реке собрались целые селения. Мертвые выплывали из 
маленьких ручьев, как 
чурбаны во время дождей. Когда вода в реке начала подниматься, груды молчаливых 

тел сдвигались 
с мелей, на которых они лежали. Наводнение уносило их с собой через поля и 
через 
джунгли, вода 
тащила их за длинные волосы. Двигаясь к северу, я ночью слышал выстрелы, днем - 

стук обутых 
ног, переходивших реку вброд, а также шум, который производят колеса 
нагруженных 
телег по 
песку под водой. И каждая струя приносила новых мертвых. Наконец мне самому 
стало страшно. Я 
сказал: "Если это происходит с людьми, как спасется Меггер из Меггер Гаута?" За 

мной шли лодки 
без парусов; они постоянно горели, как иногда горят лодки с хлопчатником, но не 

тонули.
     - А, - сказал Адъютант, - такие лодки приходят в Калькутту; большие, 
черные, позади них 
бежит вода, и они...
     - Втрое больше моего селения? Нет, мои лодки были больше, чем лодки, о 
которых рассказывает 
правдивый. Я их боялся, я вышел из воды и направился обратно к моей реке; днем 
прятался, по 
ночам шел по земле, если не находил маленьких ручьев, по которым мог плыть. Я 
вернулся к моему 
селению, не питая надежды увидать мой народ. Между тем крестьяне по-прежнему 
пахали землю, 
сеяли, жали, расхаживали по своим полям так же спокойно, как пасется их скот.
     - А в реке была в это время хорошая еда? - спросил шакал.
     - Больше пищи, чем я мог желать. Даже я, а ведь я не ем грязи, даже я 
утомился и, помнится, 
пугался при виде постоянного появления молчаливых. Я слышал, как мой народ 
говорил, что все 
англичане умерли; тем не менее по течению плыли не англичане, и мой народ это 
видел. Тогда 
жители решили, что лучше ничего не говорить, а платить подати и обрабатывать 
землю. Вскоре река 
очистилась; мертвые исчезли. Стало не так легко получать еду, но я искренне 
радовался. Маленькое 
убийство там и сям - невредная штука, но иногда даже Меггер чувствует 
пресыщение.
     - Изумительно! Поистине изумительно! - заметил шакал. - Я уже потолстел, 
только слыша о 
такой прекрасной еде. А можно ли спросить, что делал после этого "покровитель 
бедных"?
     - Я сказал себе и, клянусь правым и левым берегом Ганга, крепко сомкнул 
челюсти при этом 
обете, я сказал себе, что никогда больше не отправлюсь странствовать. С тех пор 

я зажил близ моего 
народа и год от года наблюдал за ним. Крестьяне так сильно любили меня, что, 
едва я поднимал из 
воды голову, бросали мне венки ноготков. Да, судьба была ко мне милостива, река 

тоже добра и с 
уважением относится к моей бедности и слабости, только...
     - В мире нет ни одного существа счастливого от кончика своего клюва до 
конца хвостового пера, 
- сочувственно произнес Адъютант. - Но чего не достает Меггеру из Меггер Гаута?
     - Маленького белого ребеночка, который от меня ускользнул, - с глубоким 
вздохом сказал 
крокодил. - Он был мал, но я не забыл его. Старость пришла ко мне, а все же 
перед смертью я 
желаю попробовать новой пищи. Правда, они народ с тяжелыми ногами; люди шумные, 

глупые, и 
это была бы невеселая охота; тем не менее я помню случай выше Бенареса, и, если 

ребенок жив, он 
тоже помнит все. Может быть, он разгуливает по берегу неизвестной мне реки и 
рассказывает, как 
однажды его руки проскользнули между зубами Меггера из Меггер Гаута. Судьба 
была 
всегда