себя, вытащил их из 
моей пасти. Они, эти белые ручки, вероятно, проскользнули между зубами 
Меггера... Мне следовало 
схватить его за плечо, вкось, однако, повторяю, я только из удовольствия и 
любопытства вынырнул 
из воды. Женщины закричали; я снова поднялся, чтобы наблюдать за ними. Тяжелая 
лодка не могла 
идти быстро. В ней были только женщины, но доверять женщине, все равно, что 
ступать на 
водоросли, закрывающие поверхность пруда, как говорит пословица, и, клянусь 
правым и левым 
берегом Ганга, эта поговорка справедлива!
     - Раз одна женщина дала мне сухую рыбью чешую, - вставил шакал. - Я 
надеялся украсть ее 
грудного малютку, но, как говорится: лошадиный корм лучше удара ноги лошади. А 
что сделала 
"твоя" женщина?
     - Она выстрелила в меня из короткого оружия, какого я никогда не видал ни 
раньше, ни позже. 
Сделала пять выстрелов, один за другим. - Вероятно, Меггер говорил о револьвере 

старого образца. 
- Я остался с открытым ртом, а мою голову окружал дым. Никогда не видывал я 
ничего подобного! 
Пять выстрелов и так быстро один за другим, как я махаю хвостом, вот так.
     Шакал, который все больше и больше увлекался рассказом крокодила, едва 
успел отскочить, 
когда огромный хвост чудовища, точно исполинский серп, пролетел мимо него.
     - До пятого выстрела, - продолжал Меггер, точно он и не помышлял оглушить 
одного из своих 
слушателей, - до пятого выстрела я не погружался в воду, когда же поднялся 
снова, то услышал, 
как один из лодочников говорил белым женщинам, что я убит. Одна пуля попала под 

роговую 
пластинку на моей шее. Сидит ли она еще там, я не знаю, так как не могу 
повернуть головы. Подойди 
сюда, дитя, и взгляни. Это докажет тебе, что я говорил правду.
     - Докажет мне? - произнес шакал. - Что ты говоришь! Разве бедное существо, 

которое поедает 
старую обувь да сухие кости, смеет усомниться в словах "Зависти реки"? Пусть 
слепые щенки 
обкусают мой хвост, если тень такой мысли мелькнула в моем почтительном уме! 
Покровитель 
бедных снизошел до того, что сообщил мне, своему рабу, что раз в жизни женщина 
ранила его! 
Этого достаточно; я расскажу о случившемся всем моим детям, не требуя ни 
малейших 
доказательств.
     - Чрезмерная любезность порой не лучше грубости, потому что, как говорится,
 
гостя можно 
задушить угощением. Я совсем не желаю, чтобы кто-либо из твоих детей знал, как 
единственная рана 
Меггера была нанесена ему женщиной. Твоим детенышам и без того будет о чем 
подумать, если и им 
придется добывать себе пропитание таким же жалким способом, как это теперь 
делает их отец.
     - Все давно забыто! Ничего не было сказано, не было белой женщины! Не было 

лодки! Ничего 
никогда не случалось.
     Шакал махнул своим пушистым хвостом, показывая этим, до чего слова Меггера 

всецело исчезли 
из его памяти, потом сел с гордым видом.
     - Напротив, случилось многое, - ответил Меггер, снова побежденный при 
второй попытке 
победить своего друга. (Тем не менее ни в одном из них не осталось злопамятства.
 
Есть и служить 
пищей - речной закон, и, когда Меггер кончал обед, шакал являлся, чтобы 
подобрать остатки его 
еды.) - Я бросил лодку и двинулся вверх по течению; подле Арраха и выше этого 
места я уже не 
находил мертвых англичан. В реке не было ничего. Потом появилось двое-трое 
мертвых в красных 
куртках, но это были не англичане, а индусы; скоро они поплыли по пяти и шести 
рядом; от Арраха