спокойно заметил 
Адъютант, - и если мы будем говорить о ней еще тридцать лет, она все-таки не 
вернется. Расскажи 
же, Меггер, что случилось, когда после твоего изумительного сухопутного 
путешествия ты достиг 
хороших вод. Если мы будем слушать вой всякого шакала, то все дела в городе 
остановятся, как 
говорят люди.
     Вероятно, это замечание понравилось Меггеру: он поспешно продолжал:
     - Клянусь правым и левым берегом Ганга, когда я дошел до места, передо 
мной 
открылись такие 
воды, каких я никогда не видывал.
     - Неужели они были лучше большого наводнения в прошлом году? - спросил 
шакал.
     - Лучше? Такие наводнения, какое случилось в прошлом году, повторяются 
через каждые пять 
лет: несколько утонувших чужестранцев, несколько цыплят, да мертвый вол, 
принесенный водой! Но 
в том году, о котором я говорю, вода стояла в реке низко; она была вся гладкая, 

ровная, и, как 
рассказывал мне Гавиаль, по течению плыло столько мертвых англичан, что они 
касались друг друга. 
От Агра до Этаваха и до широких вод близ Аллагабада...
     - О, я знаю водоворот под стенами этой крепости! - произнес Адъютант. - 
Они 
неслись туда, 
как утки к тростникам, и кружились и вертелись вот так.
     И он снова пустился в свою ужасную пляску, а шакал с завистью смотрел на 
него. Понятно, 
трусливый зверь не помнил года восстания, о котором шла речь. Меггер же 
продолжал:
     - Да, близ Аллагабада приходилось лежать в воде тихо; и я, бывало, 
пропускал двадцать трупов 
раньше, чем выбирал то, что было по моему вкусу; главное, мне нравилось, что на 

англичанах не 
было напутано драгоценностей, браслетов на руках и щиколотках и колец, как у 
женщин, живущих в 
моем селении. Тот, кто любит драгоценности, нередко в конце концов получает 
вместо ожерелья 
веревку. В то время все крокодилы окрестных рек растолстели, но судьба пожелала,
 
чтобы я 
разжирел сильнее всех остальных. До нас дошли слухи, что англичан загнали в 
реки 
и, клянусь 
правым и левым берегом Ганга, мы поверили этому. Я шел на юг и думал, что это 
правдивые вести. 
Двигался я вниз по течению через Монгир, где над рекой стоят гробницы...
     - Знаю, - сказал Адъютант. - Только теперь Монгир - брошенный город. В нем 

мало 
жителей...
     - Позже я двинулся вверх по течению, медленно, лениво и немного выше 
Монгира натолкнулся 
на лодку, полную белолицыми... живыми. Это были женщины, они лежали под 
натянутой на четырех 
шестах тканью и вдруг громко закричали. В те дни никто не стрелял в нас, 
стражей 
бродов. Все 
ружья были заняты в другом месте. День и ночь издали доносился их грохот; он то 

утихал, то 
усиливался вместе с порывами ветра. Я высоко высунулся из воды, так как раньше 
никогда не 
видывал живых белолицых, хотя отлично знал их в другом виде. Обнаженный белый 
ребенок стоял 
на коленях на краю лодки; наклоняясь, он проводил ручками по воде и смотрел на 
появлявшиеся 
струйки; прелестно видеть, как ребенок любуется бегущей водой. В этот день я 
уже 
хорошо поел, а 
все-таки в моем желудке оставалась небольшая пустота. И я кинулся на эти 
детские 
руки, скорее 
ради забавы, чем из-за голода. Они были так близко, что я даже не взглянул, 
хватая их. Челюсти мои 
закрылись над ними; я вполне уверен в этом; ребенок же быстро, без вреда для