веселил мое 
сердце. Наводнение залило деревню. Я проплыл далеко, до самых рисовых полей; их 

покрывал 
густой слой ила. Помню я также пару браслетов (их украшало стекло, и они сильно 

смутили меня), 
которые я нашел в этот вечер. Да, браслеты и, если память мне не изменяет, там 
также был башмак. 
Мне следовало снять оба башмака, но я был голоден. Позже я научился поступать 
иначе. Да. Итак, я 
после прилег отдохнуть; когда же собрался снова вернуться в реку, вода сошла, и 

я двинулся по илу 
главной улицы. Кто решился бы на это, кроме меня? Из домов высыпал весь мой 
народ: жрецы, 
женщины, дети, и я милостиво посматривал на них. В иле биться неудобно. Вот 
один 
лодочник 
закричал:
     - Несите топоры, убьем его; ведь это Меггер брода!
     - Нет, - ответил брамин. - Смотрите, он гонит перед собой воду. Он 
божество 
нашего селения.
     Тогда мой народ засыпал меня цветами, и у кого-то из них явилась 
счастливая 
мысль положить на 
дорогу козу.
     - Как вкусна, как вкусна коза! - сказал шакал.
     - На ней шерсть, слишком много шерсти; когда же ее найдешь в воде, в ней 
почти наверняка 
скрывается крестообразный крюк. Но ту козу я принял и с почестью вернулся в 
реку. Позже судьба 
послала мне лодочника, желавшего разрубить топором мой хвост. Его лодка села на 

старинную мель, 
которой вы, конечно, не помните.
     - Не все мы здесь шакалы, - заметил Адъютант. - Не говоришь ли ты о той 
мели, которая 
образовалась, когда в реке потонули барки с каменьями в год великой засухи? Про 

ту продолговатую 
мель, которая уцелела в течение трех разливов?
     - Их было две, - ответил Меггер, - верхняя и нижняя.
     - Да, я забыл. Мели разделял проток; позже он высох, - сказал Адъютант, 
гордившийся своей 
хорошей памятью.
     - Вот на нижней-то и засела лодка моего доброжелателя. Он спал, в полусне 
перескочил через 
борт и вошел в воду по пояс, - нет только по колено, - чтобы столкнуть ее с 
мели. Пустая лодка 
двинулась, но снова села на следующий перекат. Я крался за человеком, зная, что 

скоро придут 
другие люди, чтобы вытащить лодку на берег.
     - И они, действительно, пришли? - с оттенком страха спросил шакал. Такая 
охота внушала ему 
уважение.
     - Пришли и в это место и ниже по течению. Я получил троих в один день, 
всех 
хорошо 
откормленных менджисов (лодочников), и ни один из них не закричал, кроме 
последнего. (В этом 
случае я действовал небрежно!)
     - Ах, что за благородная охота! Но какой ловкости, какого ума требует она! 

- произнес шакал.
     - Требуется не ум, дитя, а только умение мыслить. Обдуманность в жизни то 
же, что соль, 
положенная в рис, как говорят лодочники, а я всегда много думал. Мой 
родственник, Гавиаль, 
поедатель рыбы, рассказывал мне, до чего ему трудно охотиться; как сильно один 
род его добычи 
отличается от другого; вследствие этого он должен узнавать обычаи каждой рыбы. 
Вот это мудрость. 
С другой стороны, Гавиаль живет среди своей дичи. Моя добыча не плавает стаями, 

выставляя пасти 
из воды, как делает его рева, не всплывает на поверхность воды и не 
поворачивается боком, как моху