штукатуркой стены опустевших хлевов: кабаны топтали их, лианы с узловатыми 
корнями спешили 
по их следам, захватывая вновь завоеванную почву; за лианами поднималась, как 
щетина, жесткая 
трава, ее былинки походили на копья армии кобальдов. Прежде всех обратились в 
бегство холостые 
люди, разнося повсюду весть, что их деревня обречена. "Кто может бороться, - 
говорили они, - с 
джунглями или с богами джунглей, когда даже деревенская кобра уползла из своей 
норы в 
платформе под развесистым деревом?" Пробитые тропинки зарастали, их делалось 
меньше, и связи 
жителей с окружающим миром уменьшались. Наконец, ночные крики Хати и его трех 
сыновей 
перестали волновать людей: они знали, что слоны не могут похитить ничего больше.
 
Урожай на 
полях, семенное зерно, все взято. Отдаленные поля уже утрачивали вид 
обработанной земли, и 
земледельцы чувствовали, что им пора обратиться к милосердию англичан в 
Кханиваре.
     По обычаю туземцев, они все откладывали свое переселение, и, наконец, их 
застали первые 
дожди; через полуразрушенные крыши вода потоком вливалась в их дома; на 
пастбищах 
образовались озера глубиною до щиколотки ноги человека, и после летнего зноя 
повсюду 
забушевала жизнь. Наконец поселяне вышли из деревни, ступая по воде; мужчины, 
женщины и дети 
брели под ослепляющим теплым, утренним ливнем и, понятно, обернулись, чтобы в 
последний раз 
взглянуть на свои дома.
     Как раз в то время, когда последнее нагруженное вещами семейство вереницей 

проходило через 
ворота, послышался треск ломающихся стропил и крыш. Поселяне увидели, как на 
мгновение 
поднялся блестящий, извивающийся, как змея, черный хобот, который разбрасывал 
промокшую 
настилку крыши. Он исчез; пронесся новый грохот; вслед за тем - вопль. Хати 
срывал крыши с 
домов, как вы собираете водяные лилии, и отскочившее бревно его ударило. Нужна 
была только эта 
боль, чтобы в нем проявилась вся сила: в джунглях нет ни одного такого 
безумного 
разрушителя, как 
взбешенный слон. Задними ногами он ударил в глиняную стену, она рассыпалась и 
под дождем 
превратилась в желтую грязь. С визгом повернулся Хати на одном месте, помчался 
по узким улицам, 
прислонялся то к одной, то к другой хижине, справа и слева, потрясая старые 
двери, обращая в 
щепки стропила крыш, а позади него три молодые слона свирепствовали, как тогда, 

при 
разграблении полей Буртпора.
     - Джунгли поглотят остатки, - произнес спокойный голос среди обломков. - 
Нужно 
разрушить внешнюю ограду.
     И Маугли, весь блестящий от дождя, струившегося по его обнаженным плечам и 

рукам, отскочил 
от стены, которая начала оседать на землю, точно утомленный буйвол.
     - Все в свое время, - задыхаясь, крикнул Хати. - Ах, в Буртпоре мои бивни 
покраснели! Ну, на 
внешнюю стену, дети! Головой! Все сразу! Ну!
     Четыре слона, стоя рядом, наклонили головы; внешняя ограда выгнулась, 
треснула и упала, и 
люди, онемевшие от ужаса, увидели дикие, забрызганные глиной головы 
разрушителей, которые 
выглянули из зияющего пролома. Тогда люди бросились бежать по долине; у них не 
было ни домов, 
ни пищи, а их дома, разрушенные, разбросанные, истоптанные, таяли позади них.
     Через месяц там, где стояла деревня, возвышался покрытый углублениями 
холм; 
мягкая молодая 
зеленая растительность уже одела его; когда же дожди окончились, ревущие 
джунгли 
завладели 
огромным пространством земли, на котором менее чем полгода назад расстилались