сумерки; три или 
четыре лошади, принадлежавшие поселянам, оказались мертвыми в своих стойлах, их 

головы были 
пробиты. Такие удары могла нанести только Багира, и только Багира могла так 
дерзко выволочь труп 
прямо на улицу.
     В эту ночь люди не решились развести костров среди полей; поэтому Хати с 
сыновьями 
расхаживали взад и вперед, уничтожая все оставшееся, а там, где побывал Хати, 
незачем искать хоть 
одну уцелевшую былинку. Люди решили прокормиться своими запасами посевных семян 

до 
окончания следующих дождей, а потом начать работать, как рабы, чтобы пополнить 
потери; но пока 
торговец хлебным зерном с удовольствием думал о полных закромах и размышлял, 
какие цены 
назначит он за продажу товара, острые бивни Хати подрывали углы его глиняного 
дома. Разбив 
громадную плетеную корзину, слон накинулся на ее драгоценное содержимое, и 
буйволицы помогли 
ему.
     Когда эта последняя проделка стала известна, наступило время действовать 
брамину. Он молился 
своим собственным богам, но напрасно. По его мнению, деревня бессознательно 
оскорбила богов 
джунглей, потому что, несомненно, джунгли обратились против них. Они послали за 

старостой 
ближайших кочующих гондов - малорослых, умных, черных охотников, живущих в 
глубине 
джунглей, праотцы которых произошли от одного из древнейших племен Индии. Они 
были 
первоначальными владельцами этой страны. Поселяне встретили гонда и в знак 
приветствия 
поднесли ему все, что имели; он же стоял на одной ноге с луком в руках, а из 
узла волос на его 
голове торчало несколько отравленных стрел. Со смешанным выражением страха и 
презрения 
смотрел он на встревоженных людей и на их погибшие поля. Жители спросили гонда, 

не гневаются 
ли на них его боги, боги старинные, и если они действительно рассержены, какой 
жертвой можно 
умилостивить их?
     Гонд ничего не сказал; он только поднял длинную ветвь карелы, лозы, 
приносящей дикие горькие 
ягоды, и несколько раз ударил этой плетью по входу в храм, перед лицом красного 

индусского 
идола, который смотрел на него неподвижными глазами, потом помахал рукой по 
направлению 
дороги в Кханивару и ушел обратно в свои чащи, наблюдая за кравшимся через 
заросли населением 
джунглей. Он знал, что раз джунгли двинулись, только белые люди могут надеяться 

отвратить их 
наступление.
     Нечего было и спрашивать, что означали его поступки. Дикая лоза заплетет 
храм, в котором люди 
поклонялись своему божеству, и чем скорее переселятся они в другое место, тем 
будет для них 
лучше.
     Но трудно вырвать жителей из той области, к которой они привыкли. Люди 
оставались в своих 
домах, пока у них еще были летние запасы. Несколько раз они также пробовали 
собирать в джунглях 
орехи; но за ними наблюдали тени с пылающими глазами и даже в полдень мелькали 
перед ними, 
когда, полные ужаса, люди возвращались бегом, чтобы укрыться в своих жилищах, с 

тех деревьев, 
мимо которых они только что пробежали, падала кора, вся разорванная, как бы 
срезанная ударом 
огромной когтистой лапы. Чем дольше оставались люди в своих домах, тем смелее 
становились 
дикие звери, с ревом носившиеся по пастбищам. Жители не имели времени заделать 
и 
покрыть