поднимали фонтаны 
грязи. В этот вечер Пурун Бхагат сложил в очаге большую груду топлива; он был 
уверен, что его 
братьям понадобится теплота. Но ни одно животное не пришло в святилище, хотя он 

звал их, звал, 
пока не упал и не заснул, спрашивая себя, что же случилось в лесах?
     Наступил самый темный час ночи; ливень барабанил, точно тысяча барабанов, 
и 
вот отшельник 
проснулся: кто-то дергал его одеяло; протянув руку, он нащупал лапу лангура.
     - Ага, здесь лучше, чем среди деревьев, - сонным голосом проговорил Пурун 
Бхагат и 
расправил складку своего одеяла. - Вот тебе, согрейся.
     Обезьяна сжала его руку и резко дернула ее.
     - Значит, есть хочешь? - сказал Пурун Бхагат. - Подожди немного, я достану 

кушанье.
     Когда он опустился на колени, чтобы подбросить в очаг топлива, лангур 
подбежал к выходу из 
маленького храма, промурлыкал что-то, снова подбежал к Бхагату и схватил его за 

колено.
     - В чем дело? Что с тобой случилось, брат? - спросил Пурун, так как глаза 
лангура были полны 
мыслями, которых он не мог высказать. - Если только один из твоей касты не 
попал 
в ловушку (а 
здесь никто не ставит ловушек), я не выйду на воздух в такую погоду. Посмотри, 
брат, даже баразинг 
идет сюда укрыться от дождя.
     Рога оленя звякнули, когда он вошел в святилище, звякнули, задев за 
усмехавшуюся статую Кали. 
Он наклонил их по направлению к Пурун Бхагату и стал тревожно бить о пол 
копытами, с шумом 
пропуская воздух через свои наполовину закрытые ноздри.
     - Хаи! Хаи! Хаи! - сказал Бхагат, пощелкивая пальцами. - Так-то ты 
благодаришь меня за 
ночной приют?
     Но олень теснил его к двери; вдруг Пурун Бхагат услышал какой-то звук, 
похожий на вздох. Он 
взглянул по направлению звука; две плиты пола раздвинулись, а липкая земля под 
ними чмокнула.
     - Понимаю, - сказал Пурун Бхагат, - и не порицаю моих братьев за то, что 
они сегодня не 
пришли к моему очагу. Гора рушится. А между тем, зачем мне уходить? - Глаза 
Бхагата заметили 
пустую нищенскую чашу, и выражение его лица изменилось. - Они приносили мне 
пищу 
каждый 
день с тех пор... с тех пор, как я пришел сюда, и если я не потороплюсь, завтра 

в долине не останется 
ни души. Поистине, я должен спуститься и предупредить их. Отодвинься, брат! 
Пусти меня к очагу.
     Пурун Бхагат опустил в пламя факел, вращая его, пока он не загорелся. 
Баразинг неохотно 
отступил. - Ага, вы пришли, чтобы предупредить меня, - выпрямляясь сказал Пурун 

Бхагат, - но 
мы сделаем еще больше, еще больше! Идем; дай мне твою шею, брат, потому что у 
меня только две 
ноги.
     Правой рукой Пурун обнял шершавую шею баразинга, вытянул левую, взял факел 

и вышел из 
маленького храма навстречу ужасной ночи. Не чувствовалось ни малейшего 
дуновения 
ветерка, но 
дождь чуть не залил пылающего факела, когда большой олень стал поспешно 
спускаться с откоса, 
скользя на задних ногах. Вот они вышли из леса; теперь и другие друзья Бхагата 
присоединились к 
ним. Он не мог видеть лангуров, но слышал, что они теснились вокруг; позади же 
раздавались "ух-
ух" медведя Соны. Длинные белые волосы Бхагата слиплись от дождя и висели, 
точно 
веревки; вода 
брызгала из-под его босых ног, а желтая одежда пристала к хрупкому старому телу