Даже в населенной части Индии человек не может целый день просидеть 
неподвижно без того, 
чтобы к нему не прибежали дикие существа, так бесстрашно, точно он скала; а в 
этой глуши 
животные, хорошо знавшие святилище Кали, очень скоро вернулись посмотреть на 
незваного гостя. 
Прежде всех, конечно, пришли лангуры, крупные гималайские обезьяны с серыми 
бакенбардами. Их 
переполняло любопытство. Они вытащили нищенскую чашу, покатали ее по полу, 
попробовали силу 
своих зубов на медной отделке посоха, состроили гримасы антилоповой шкуре и 
решили, что 
сидевшее неподвижно человеческое существо не опасно. По вечерам они стали 
соскакивать с веток 
сосен и, протягивая руки, просить пищи, а потом грациозными прыжками бросались 
назад. Им также 
нравилась теплота огня, и они так теснились к очагу, что Пурун Бхагату 
приходилось расталкивать 
их, чтобы подбросить дрова в огонь; утром он зачастую видел, что мохнатая 
обезьяна спала под его 
теплым одеялом. Целый день то одна, то другая из племени обезьян сидела рядом с 

ним, глядя на 
далекие снега, и нежно ворковала с неописуемо мудрым и печальным видом.
     После обезьян пришел баразинг, большой гималайский олень, похожий на 
нашего 
рыжего оленя, 
но крупнее и сильнее его. Он намеревался соскрести бархатистый покров со своих 
рогов о холодные 
камни статуи Кали и, завидев в храмике человека, сердито топнул ногой. Пурун 
Бхагат не 
пошевелился, и мало-помалу царственное создание сделало шаг вперед и обнюхало 
плечо 
отшельника. Пурун Бхагат провел одной своей прохладной рукой по горячим 
разветвлениям рога 
оленя, и это прикосновение успокоило раздраженного баразинга; он наклонил 
голову, и Пурун 
Бхагат очень нежно соскреб с его рогов бархат. Позже баразинг стал приводить к 
нему свою лань и 
детеныша, кротких созданий, жевавших одеяло святого. Иногда он вечером приходил 

один, чтобы 
получить свою долю свежих грецких орехов, и в отсвете костра его глаза казались 

зелеными. 
Наконец, пришла кабарга, самое робкое и чуть ли не самое мелкое животное из 
всех 
оленьков, и 
взглянула на Пурун Бхагата, насторожив свои большие, как у кролика, уши; даже 
молчаливый 
пятнистый "мушик набха" явился узнать, что обозначает свет в храме, и опустил 
свой нос, 
напоминавший нос лося, на колени Пурун Бхагата, то подступая к нему, то 
отступая 
к двери, вместе 
с тенями, качавшимися от пламени очага. Пурун Бхагат называл их всех "мои 
братья", и его тихий 
призыв: "бхаи, бхаи", заставлял животных в полдень выходить из леса, если 
только 
они были на 
таком расстоянии, что могли слышать голос отшельника. Гималайский черный 
медведь, капризный и 
подозрительный Сона, под подбородком которого виднеется белый знак в виде 
латинского V, не раз 
прокрадывался мимо святилища Кали. Бхагат не выказывал страха, поэтому и Сона 
не 
выражал 
гнева, но наблюдал за отшельником; наконец, он подошел к Бхагату и потребовал 
от 
него своей доли 
ласки, хлеба или диких ягод. Очень часто, когда на небе разливалась тихая заря, 

Бхагат взбирался на 
верхний гребень утеса горного прохода, чтобы наблюдать, как пробужденный 
красный 
свет бежит 
вдоль снежных вершин, и видел, что Сона, волоча свои ноги и пофыркивая, идет по 

его следам, 
просовывает любопытную переднюю лапу под лежащие стволы и с нетерпеливым "вуф"