рассказывал об индусской социальной реформе английским леди в вечерних туалетах,
 
так что в 
конце концов весь Лондон закричал: "С тех пор, как столы начали покрываться 
скатертями, с нами 
никогда не обедал такой очаровательный человек!"
     Когда Пурун Дасс вернулся в Индию, он принес с собой сияние славы; сам 
вице-король 
специально приехал в маленькое государство с целью возложить на магараджу орден 

Большого 
Креста Звезды Индии, весь покрытый бриллиантами, рубинами и эмалью; во время 
этой же 
церемонии, под грохот пушечных выстрелов, Пурун Дасса сделали 
рыцарем-командором 
ордена 
Индийской империи, и с тех пор его имя стало сэр Пурун Дасс Р. К. И. И.
     В этот вечер за обедом в большом парадном шатре вице-короля он поднялся во 

весь рост и, 
украшенный медалью с цепью ордена, отвечая на тост в честь своего господина, 
сказал такую речь, 
которую могли бы затмить немногие англичане.
     Прошел месяц; в город вернулся обычный зной и покой, и Пурун Дасс поступил 

так, как никогда 
не вздумалось бы поступить ни одному англичанину: он отошел от мирских дел. Его 

осыпанный 
драгоценностями командорский орден вернулся к индийскому правительству, все 
дела 
перешли в 
руки нового первого министра, и почта принялась работать, давая дело всем своим 

отделениям. 
Жрецы знали, что случилось; народ угадывал, но Индия такое место, где человек 
может поступать 
как ему угодно и никто не станет спрашивать почему. Никто не нашел ничего 
необыкновенного в 
том, что сэр Пурун Дасс покинул высокий пост, дворец, власть, взамен взяв в 
руки 
чашу нищего и 
накинув на себя желтую одежду саньяси (монаха). По правилам древнего закона он 
пробыл двадцать 
лет юношей; двадцать лет воителем, хотя никогда в жизни не носил меча, и 
двадцать лет главой 
дома. Он употреблял свое богатство и свое могущество на то, что считал нужным; 
принимал 
почести, когда они встречались на его пути; на родине и на чужбине знакомился с 

людьми и 
городами, и люди и города чтили его. Теперь он сбросил с себя все это, как 
человек сбрасывает 
плащ, который ему больше не нужен.
     Он вышел из городских ворот, унося под мышкой шкуру антилопы, посох с 
окованной медью 
рукояткой, держа в руке нищенскую чашу из прочного полированного коричневого 
морского кокоса, 
босоногий, одинокий, опустив глаза к земле. Между тем позади него с бастионов 
раздались 
выстрелы, салюты в честь его счастливого преемника. Пурун Дасс кивнул головой. 
Вся "эта" жизнь 
окончилась для него, но при мысли о прошлом в нем не шевелилось ни злого, ни 
доброго чувства, 
как у человека не остается никакого впечатления от бесцветного ночного 
сновидения. Он был теперь 
саньяси, бездомный бродячий нищий, и его насущный дневной хлеб зависел от 
милости других 
людей. Но пока в Индии есть кусок съестного, который один человек может 
разделить с другим, 
никакой монах или нищий не умрет с голоду. Пурун Дасс никогда в жизни не 
пробовал мяса, даже 
рыбу ел редко. Пятифунтовая кредитка покрыла бы его личный годовой расход на 
еду 
в те времена, 
когда он был единовластным распорядителем миллионных богатств. Уже во дни 
своего 
блестящего 
пребывания в Лондоне Пурун Дасс лелеял мечту о мире и спокойствии; в его уме 
рисовалась