пустынные просторы дают разгуляться и взгляду, и мысли. Должно быть, он огромен.
 Я вижу, как голова его с разверстой пастью лежит где-нибудь у Рёста, крайнего 
мыса Лофотенских островов, а хвост кольцом обвивает Трэнен, скалистый остров 
далеко в море. Здесь его, змея, родная стихия — конечная туманная тоска, 
застилающая серым всё, насколько хватает глаз.
Попробуй, выйди в море на своей лодчонке, земляной червяк! Печально и монотонно 
вздымаются и опускаются волны. Они захватят, увлекут тебя — ты почувствуешь 
себя пылинкой, парящей в этом глубоком тяжёлом дыхании. Мысль твою стянет 
железный обруч… Великое неукротимое море играет тобой, ты всего лишь пушинка, 
которую оно даже не заметит на своей могучей волнующейся груди.
И тогда ты ощутишь присутствие чудовища — морского кошмара, — дремлющего на 
дне! И замрёшь в ожидании: вот-вот оно, покрытое слизью, извивающееся огромными 
петлями, вынырнет из глубин.

Предание гласит, что морской змей рождается на суше. Лежит крошечный змеёныш 
среди камней и корчится в страшной злобе. Тело его — членистое и уродливое, как 
у древесной гусеницы, что заползает на ветви и пожирает листву. Пусть он ещё 
совсем маленький, но уже настолько зол, что бросается и кусает всё живое вокруг,
 и смертельный яд течёт из его пасти.
Змеёныш подрастает, нора его становится слишком тесной — и он рвётся на волю. 
Ползёт он по лесам и полям, от озерца к озерцу, и становится всё больше и всё 
ужаснее, вызывая страх и отвращение у других созданий. Но нет на земле ему 
покоя, везде ему мало места. Без устали движется он вперёд, от озера к озеру, 
глаза сверкают зелёным огнём, он извивается и жалит самого себя, 
подхлёстываемый вечным проклятием самого своего существования.
И вот он видит море.

Огромное могущественное море притягивает его своей чудесной печальной песнью: 
«Иди ко мне, иди ко мне!» Там, в глубине, довольно места. В кипящей пучине вод 
находит он покой от жуткого дневного света, от острых солнечных лучей, жалящих, 
словно шипы.

Там, глубоко-глубоко, на морском дне, лежит змей… И растёт, растёт… Тело его, 
покрытое водорослями и тиной, тысячами растений и моллюсков, вытягивается на 
много миль
[10]
.

Слышали ли вы убаюкивающие, однообразные звуки моря? Знаком ли вам ужас морских 
пучин?
Теперь змей стремится обратно, наверх. Хочет взбить море в пену, чтобы оно 
бурлило огромными волнами, разбивать вдребезги суда и рыбацкие лодки, приводить 
в ужас людей и зверей — превратить море в пустыню…
Создатель, защити нас от морского змея!
…Выйди в море на своей лодчонке в серый холодный туманный день! Пустота и 
одиночество натянут на тебя смирительную рубашку. Они научат тебя считать 
каждую упавшую песчинку в песочных часах твоей жизни… Вот тогда и примчится по 
бурлящим волнам кошмар морских пучин — жуткий морской змей!



Волшебные птицы


Перевод Е. Рачинской

Далеко-далеко от берега сереют одинокие безлюдные островки — скалистые горные 
вершины самых причудливых форм — и птиц на них видимо-невидимо: воздух дрожит 
от хлопанья миллионов крыльев. А вокруг, насколько хватает глаз, лишь могучее 
синее море. Вздымаются водные кручи и обрушиваются на шхеры и утёсы, окатывая 
их белоснежной пеной.
В паре миль оттуда жил бедный рыбак, и звали его Тостен. Любил он порыбачить в 
тех краях и заприметил, что не всё чисто на птичьих островах. Сойти на берег он 
не решался, будто кто-то нашёптывал ему — место-де недоброе, но с каждым днём 
его всё больше и больше разбирало любопытство — совсем покой потерял. Ему 
казалось, будто птицы, кружась у него над головой, глядят на него как-то чудно. 
А когда они охотятся за рыбой и выныривают из воды, в клюве у них всегда 
поблёскивает что-нибудь странное. Раз пролетавший мимо тупик нёс в клюве что-то 
вроде сельди. В тот день птица, видно, совсем зоркость потеряла, потому как 
врезалась прямёхонько в мачту Тостена и в замешательстве выронила добычу ему в 
лодку. Тостен услыхал, будто что-то звякнуло. Нагнулся посмотреть, а там два 
больших куска чистого серебра. «Ничего себе!» — подумал он.
И вот однажды Тостен снова рыбачил неподалёку. Нежданно-негаданно разыгрался 
такой шторм, что, если не хочешь с жизнью расстаться, только одно верное 
средство — убираться оттуда подобру-поздорову на всех парусах. Лодку понесло 
ветром мимо птичьих островов. Волны бились о крутые тёмные скалы, клочья пены 
разлетались во все стороны. Нигде не причалить… И вдруг Тостен вспомнил о 
небольшом плоском островке немного поодаль. Может, там ему удастся спастись от 
бури? Лодку кидало с волны на волну — одна выше другой. Ледяные брызги хлестали 
в лицо, а лодка скрипела и трещала по швам. Однако Тостен крепко держал руль.