— Думаю, что сегодня вечером она понадобится не мне одному, — ответил гость.
Каульвюра провели в парадную комнату, подали ему мясо и дали нож. Начал он есть,
 но нож был тупой и ничего не резал. Тогда Сэмунд взял нож и пошел его точить. 
Вернувшись, он отдал нож Каульвюру и предупредил, чтобы тот был поосторожней — 
нож теперь очень острый.
— Пустяки, — сказал Каульвюр, но, отрезая первый же кусок, рассек тарелку, 
столешницу и собственное колено.
— Я же предупреждал тебя, — сказал Сэмунд, но Каульвюр ответил, что эта рана 
несмертельная, и перевязал ее.
В те времена был обычай читать застольную молитву до и после еды. Только 
Каульвюр начал читать молитву после еды, как Сэмунд помертвел и откинулся на 
спинку стула. Каульвюр велел спрыснуть его водой. Жена Сэмунда так и сделала, 
но это не помогло. Тогда Каульвюр вскочил и тоже стал брызгать на Сэмунда, тот 
пришел в себя и по приказанию Каульвюра выпил воды.
— Я знал, что не мне одному захочется пить нынче вечером, — сказал Каульвюр. — 
Не зря я так долго искал твою дверь.
На этом друзья прекратили свои забавы и здраво обсудили, кто же из них более 
сведущ в колдовстве. И Каульвюру пришлось признать, что Сэмунд постиг 
премудрости Школы Чернокнижия все до единой.



ТОРМОУД ОТКРЫВАЕТ ДВЕРИ ЛАВКИ

В те далекие времена, когда в Исландии жил мудрец и колдун по имени Тормоуд, 
там было принято торговать только летом. Особенно этого придерживались на 
Западе, в Стиккисхоульмуре и Оулавсвике. На зиму купцы перед отъездом из страны 
запирали и опечатывали свои лавки. Если же зимой случался голод, чиновник, 
которому были доверены ключи, открывал какую-нибудь лавку, отпускал беднякам 
зерно, кому в долг, кому за наличные деньги, а потом снова запирал и опечатывал 
лавку.
Как-то зимой бедняки Стиккисхоульмура попросили Тормоуда открыть для них лавку. 
Они жаловались, что голод скосил уже многих, а в лавке полно продовольствия, 
которое чиновник отказывается выдать, несмотря на их просьбы. Они были уверены, 
что перед могуществом Тормоуда не устоят никакие замки и запоры. Тормоуду их 
просьба пришлась не по душе, однако он уступил беднякам. Стоило ему 
прикоснуться к запорам травой под названием вороний глаз, как они открылись 
сами собой, и бедняки запаслись зерном. Себе же Тормоуд не взял ни крошки.
После этого случая недруги Тормоуда распустили слух, будто он обокрал лавку в 
Стиккисхоульмуре, а друзьям пришлось оправдывать его, говоря, что он хотел 
помочь нуждающимся. Этот слух дошел и до главного чиновника в Снайфедле 
Гвудмунда сына Сигурда, того самого, про которого епископ Эсполин писал в своей 
летописи, что при нем в Оулавсвике разбили окна лавки и совершили кражу. Кто 
именно обокрал ту лавку, так и осталось неизвестным. Когда же Гвудмунду самому 
понадобилось оделить бедняков зерном, он даже не стал ломать печати, а влез в 
лавку через окно и достал оттуда все что нужно. Правда, он понимал, что 
поступил небезупречно и что рано или поздно ему это припомнят.
Так вот, этот самый Гвудмунд позвал к себе Тормоуда и обвинил его в том, что он 
взломал лавку в Стиккисхоульмуре и украл зерно. Тормоуд как ни в чем не бывало 
подтвердил, что так оно все и было, и произнес при этом такие стихи:


Тяжба затеяна — повод законный,
налицо и виновник.
Будет вести ее Гвудмунд Оконный,
благородный чиновник.


Гвудмунд понял намек и отпустил Тормоуда с миром.
Однако дело с лавкой на этом не кончилось. Весной купец вернулся в 
Стиккисхоульмур, узнал о случившемся и стал осматривать лавку, чтобы проверить, 
не украл ли чего Тормоуд. Но всякий раз, когда он принимался за дело, ему 
начинал мерещиться ободранный теленок, за которым на хвосте тащилась его 
собственная шкура. Этим видением Тормоуд сбивал купца с толку.
Вскоре Тормоуд сам приехал в Стиккисхоульмур. Разозлившийся купец требовал, 
чтобы он возместил ему убыток, и грозил всякими карами. Тормоуд же не собирался 
ничего возмещать, потому что не считал себя виновным.
— Хоть тебя и оправдали, к следующему лету ты должен рассчитаться со мной за 
каждую выданную меру! — кричал купец.
— К тому времени ты будешь болтаться без головы на мысе Хьятланд! — ответил ему 
Тормоуд.
На этом они расстались, и купец так ничего и не получил. На корабле этого купца 
плавал парень по имени Пьетур. Он очень почитал Тормоуда, и Тормоуд всегда к 
нему благоволил. Однажды они разговорились, и Тормоуд посоветовал ему оставить 
этот корабль. Пьетур отказался. Тогда Тормоуд предупредил его, чтобы во время 
предстоящего плавания он на всякий случай был начеку. Когда корабль покинул 
гавань, а было это за два дня до праздника всех святых, Тормоуд снова приехал в 
Стиккисхоульмур и пропел стихи. Вот их начало: