сохой. У двора он их распряг и поставил под навес. Тут и Джхорэ выходит из дому.

— Ну как дела, Джхорэ?— спрашивает старший.— Обед сготовил?
— Варится,— тот отвечает.
— Ладно,— говорит старший.— Видать, скоро будет готов. Поди брось-ка соломы 
волам. А невестка твоя как?
— Я ей поставил кровать на солнышке у дерева мунга,— ответил Джхорэ.
Старший брат пошел к жене.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спрашивает.— Скажи, где болит-то? Хворать в 
рабочую пору неладно; всем от этого неудобство — работа стоит. Вот и я не знаю, 
что делать: ты больная лежишь, а в доме рук не хватает. Поправляйся скорей.
— Нагнись и потри мне руки и ноги,— попросила жена.— Меня всю разломало.
Он начал растирать ей руки и ноги, а она просит:
— Возьми маленько масла. Мне больно, когда ты трешь сухими руками.
Джхорэ тем временем задал волам соломы и опять в дом — дров подбрасывать да 
огонь раздувать. Старший брат зашел масла взять и спрашивает:
— Как там у тебя? Скоро готово? Тот ни слова в ответ.
Старший ему:
— Дай-ка ложку. Я сам попробую, как получилось.
Взял он ложку, начал мешать и слышит — звякает что-то.
— Эй ты, что там гремит? — спрашивает.
Наклонил горшок, смотрит: там три чашки лежат. Как начал тут Баджун браниться:
— Зачем ты туда чашки-то бросил?! Дурак ты непроходимый, ума у тебя и на волос 
нету.
— Что ты, брат? — говорит Джхорэ.— Ты сам мне велел три чашки положить. Вот я и 
положил ровно три. Сам гляди — ни больше ни меньше.
Отругал его старший брат на чем свет стоит. Потом спрашивает:
— Ты что, не знаешь, что рис надо класть? Зачем чашки-то туда бросил?
А тот опять:
— Да ты сам, брат, велел мне три чашки положить. Про рис речи не было, это уж 
точно. Вот я чашки и положил.
Вынули они чашки, засыпали в горшок рису, и старший сказал: «Теперь за огнем 
присмотри». С этим тот справился. Как рис сварился, старший брат слил воду, 
ложкой рис разложил, и все поели.
После обеда старший говорит младшему:
— Сведи-ка волов попастись. Да не давай им ложиться. Будут лежать — не наедятся.

Джхорэ погнал быков, а старший брат достал масло и сделал растирание жене. 
Потом сам стал ужин готовить. На другой день он говорит младшему брату:
— Слушай, Джхорэ, иди-ка ты сегодня пахать. Возьми с собой топор. Если соха за 
корень зацепит, пускай его в дело. Ты даже обед сготовить не можешь: вчера 
вместо риса чашки в горшок положил. Вот я и говорю: сегодня запрягай волов и 
иди пахать.
Правду сказать, Джхорэ запряг волов и пошел в поле. И топор с собой взял. Начал 
пахать. А там вдруг соха зацепилась, вот он и принялся бить волов топором по 
ногам. Волам больно, они попятились — соха и освободилась. И так каждый раз: 
стоит сохе зацепиться — он волов топором. Оба и охромели.
В полдень он повесил соху на ярмо и погнал волов домой. Старший брат глядит на 
волов — оба хромают.
— Слушай, ты,— спрашивает,— что это они захромали?
— Я топор в дело пускал,— тот говорит.
— Ноги-то им зачем порубил?
— Ты, брат, сам мне велел: как зацепится, пускай топор в дело. Вот я так и 
делал — бил их топором.
Обругал его старший брат на чем свет стоит: — Нуи дурень же ты! Я тебе корни 
рубить велел, а ты волам ноги рубил. Такого дурака свет не видел. Как ты будешь 
жить с твоим-то умом?
Так он его выбранил, а потом говорит:
— Завтра, прежде чем уйти, я сам тебе отмерю риса, а ты только сготовь. 
Вскипяти воду, как в тот раз. Как закипит — сыпь туда рис. Потом пробуй на 
ощупь: станет рис мягкий — слей воду. Горшок с огня сними, а рис выложи на три 
тарелки3. Запомни, что я тебе говорю, и не забудь. Нынче вечером я сам тебе 
покажу; может, научишься.
Вечером, как стали ужин готовить, он все ему показал и рассказал. С той поры 
младший брат стал готовить.
Прошло сколько-то дней, к старший брат говорит младшему:
— Слушай, Джхорэ, готовить ты научился, так смотри не забывай. Теперь я тебе 
еще вот что скажу. Сваришь рис, налей в горшок воды и поставь на огонь, а как 
станет тепленькой, вымой свою невестку.
Сказал он так, запряг волов и ушел. А Джхорэ сготовил обед, потом, как брат 
велел, поставил греться воду, да развел такой огонь, что она ключом закипела. 
Невестка его на кровати лежала. Джхорэ взял горшок и отнес его к кровати. Потом 
зачерпнул чашкой кипятку и давай лить на нее. Ее жжет, она просит:
— Не лей на меня! Не лей!
А он только смеется и знай себе льет.
Так вот он, правду сказать, и доконал ее, кипятком обли-ваючи. Видит, она уж не 
движется, перестал кипяток лить, растер ее хорошенько и завернул в чистое 
покрывало. Потом выложил рис на тарелку, подошел к ней и спрашивает:
— Невестушка, есть-то будешь?
Она мертвая — что она может сказать? Лежит, не говорит ничего. Ну а раз не