на лбу он пошел к реке, позабыв обо всем на свете. Сердце его горело, 
пронзенное стрелой любви.

А в доме Баншидаса весело играла музыка и не переставая звучали свадебные песни.
 Женщины вили из цветов гирлянды и исполняли положенные обряды.
И вдруг тень страшного греха упала на этот дом и омрачила его добрую славу. 
Люди спрашивали друг друга, в чем дело, и отказывались верить слухам. Но когда 
из комнаты невесты послышались горестные рыдания, даже Баншидас потерял над 
собою власть. О горе! Рушилось все: и чистота его касты, и честь его семьи.
— Всему виной — злая судьба! — говорили меж собой соседи. — Бывает, и мудрый 
ошибается; спотыкается даже такое огромное животное, как слон; корабль, 
благополучно пересекший бурное море, случается, тонет у пристани.
— Что поделаешь? — говорили они Баншидасу. — Нас всех постигло великое горе. 
Жених совершил ужасный поступок, женившись на девушке-мусульманке и отказавшись 
от своей касты.
Это было как удар грома средь ясного неба, как нежданная буря, разрушившая 
купол храма. В доме смолкла музыка, прекратилось веселье. Баншидас неподвижно 
сидел па земле, будто сраженный молнией.
— Что же теперь будет, Чандравати? — спрашивали невесту подруги.
Все они горько плакали над судьбой несчастной девушки. Она же сидела молча, не 
пролив ни слезинки. До этого она была нежной и мягкой, как глина, а теперь 
будто окаменела.
Подруги посылали Джайчандре проклятия, а невеста была сурова и строга, и глаза 
у нее были сухие. Прошел день, другой, третий. Чандравати, как всегда, садилась 
за трапезу, но не притрагивалась к пище. Она крепилась изо всех сил, не 
выказывая своего горя.
И только по ночам, когда она оставалась одна, несчастная девушка горько плакала.
 Ее подушка не просыхала от слез. Все ночи она не смыкала глаз, словно ее ложе 
было усыпано острыми иглами и колючками. Ей вспоминалось, как они с Джайчандрой 
собирали цветы на берегах водоема, как купались в реке Пхулесвари. Его ласковая 
улыбка стояла перед глазами, нежные слова любви всплывали в памяти и не давали 
заснуть. Но по утрам только бледность щек выдавала ее ночные страдания.
Никто лучше Баншидаса не умел читать мысли дочери, и любящий отец страдал 
вместе с ней.
Прошло немного времени, и в их дом опять зачастили сваты, но Чандравати сказала 
отцу:

— Я решила не выходить замуж и посвятить себя служению Шиве.
[113]
Я буду служить ему всю свою жизнь. Сжалься над своей бедной дочерью, о отец, и 
дай ей свое благословение.

Опечаленный отец вынужден был согласиться.
— Хорошо, — сказал он, — раз ты так решила, я не буду стоять на твоем пути. Но 
исполни мою просьбу: напиши «Рамаяну» на языке бенгали.
И вот для Чандравати был сооружен храм, и в нем установлена каменная статуя 
Шивы. Чандравати стала ревностно служить великому богу, а в свободные часы 
сочиняла «Рамаяну» на языке бенгали. Тот, что читает «Рамаяну», написанную 
святой Чандравати, очищает себя от грехов.
Так и жила она в безбрачии, отдав Шиве все свои помыслы, все желания. Если 
кто-нибудь обращался к ней, она едва внимала и почти ни с кем не разговаривала. 
И никто никогда не видел улыбки на ее лице. Бутон распустился только на одну 
ночь, чтобы утром поблекнуть и увянуть.
Однажды Чандравати сидела в храме, отрешившись от всего. Она громко читала 
мантры и совершала священные обряды. Стоял май месяц, и солнце посылало с небес 
свои обжигающие лучи. Манговые деревья блистали обилием спелых плодов, которыми 
были усыпаны их ветви.
Уединение Чандравати было нарушено посланцем — Джайчандры, принесшим от него 
письмо. В нем Джайчандра рассказывал свою печальную историю и просил о встрече.

«О моя дорогая Чандравати, наберись терпения и выслушай, что я тебе поведаю. 
Мое тело и душа пылают огнем, ибо я вкусил яд, думая, что это нектар. Гирлянда 
цветов на моей груди оказалась ядовитой змеей. Я сам призвал смерть к своим 
дверям. Я отвернулся от священного дерева-тулси, любимого богами, и припал к 
мерзкой шелковице, пристанищу ведьм и всякой нечисти. Я сам возложил на свою 
голову груз печали, кого же мне теперь в этом винить? Все мне теперь кажется 
отравленным — и воздух, и вода, и пища. Что же мне делать? Сможешь ли ты, о 
Чандравати, простить такого негодяя, как я?
Твой образ постоянно терзает мне сердце. Я вижу твое прекрасное лицо, твои 
глаза, твой взгляд, слышу твой милый голос. Я так хочу упасть к твоим ногам и 
омыть их своими слезами!
Поверь мне, о любимая, о святая, я не прикоснусь к тебе, не подойду близко. Я 
буду лишь радоваться, глядя на твое светлое лицо, излучающее святость. Друг 
моего детства и любовь моей юности, как страстно я хочу быть около тебя! 
Увидеть тебя еще раз, хоть на мгновение, а после этого можно и умереть.
Я знаю, что ты не можешь питать любовь к такому чудовищу, как я. Но, прошу тебя,
 позволь мне низко поклониться тебе в последний раз и сказать „прощай". Это 
будет наша последняя встреча. Нет для меня теперь ни мира, ни счастья на земле. 
Я только взгляну на тебя и пойду навстречу смерти. Это предопределено 
провидением и, значит, неизбежно».