огих таких повестей является сложное мошенничество, имеющее  целью  не
столько ограбить, сколько одурачить  какого-нибудь  простака.  Блестящие
образцы плутовских рассказов - "Повесть о Далиле-хитреце  и  Али-Зейбаке
каирском", изобилующая самыми  невероятными  приключениями,  "Сказка  об
Ала-ад-дине Абу-ш-Шамате", "Сказка о Маруфе-башмачнике".
   Рассказы этого типа попали в сборник непосредственно из уст  сказите-
лей и подверглись лишь незначительной  литературной  обработке.  На  это
указывает прежде всего их язык, не  чуждый  диалектизмов  и  разговорных
оборотов речи, насыщенность текста диалогами, живыми и динамичными,  как
будто прямо подслушанными на  городской  площади,  а  также  полное  от-
сутствие любовных стихов - слушатели таких сказок, видно, не были  охот-
никами до сентиментальных поэтических излияний. Как по содержанию, так и
по форме, плутовские рассказы представляют одну из ценнейших частей соб-
рания.
   Кроме сказок упомянутых трех категорий, в "Книгу тысячи и одной ночи"
входит ряд крупных произведений и значительное количество  небольших  по
объему анекдотов, несомненно заимствованных составителями  из  различных
литературных источников. Таковы огромные рыцарские  романы:  "Повесть  о
царе Омаре ибн ан-Нумане", "Рассказ об Аджибе и Гарибе", "Рассказ о  ца-
ревиче и семи везирях", "Сказка о Синдбаде-мореходе" и некоторые другие.
Таким же путем попали туда назидательные притчи и  повести,  проникнутые
идеей о бренности земной жизни  ("Повесть  о  медном  городе"),  назида-
тельные рассказывопросники типа "Зерцал" (рассказ о мудрой  девушке  Та-
ваддуд), анекдоты о знаменитых мусульманских мистиках-суфиях и т.п. Мел-
кие повестушки, как уже упомянуто, по-видимому, были добавлены  состави-
телями, чтобы заполнить нужное количество ночей.
   Сказки той или иной группы, родившись в определенной социальной  сре-
де, естественно имели в данной среде наибольшее распространение. В  этом
прекрасно отдавали себе отчет и сами компиляторы и редакторы сборника, о
чем свидетельствует такая пометка, переписанная в одну из поздних  руко-
писей "Ночей" с более древнего оригинала: "Рассказчику надлежит  расска-
зывать в соответствии с тем, кто его  слушает.  Если  это  простолюдины,
пусть он передает повести из "Тысячи и одной ночи" о простых людях - это
повести в начале книги (имеются, очевидно,  в  виду  сказки  плутовского
жанра. - М.С.), а буде эти люди  относятся  к  правителям,  то  надлежит
рассказывать им повести о царях и сражениях между витязями, а эти повес-
ти - в конце книги".
   Такое же  указание  мы находим и в самом тексте "Книги" - в "Сказке о
Сейф-аль-Мулуке", попавшей в сборник,  по-видимому,  на довольно позднем
этапе его  эволюции. Там  говорится,  что некий сказочник,  который один
только знал  эту сказку, уступая настойчивым просьбам,  соглашается дать
ее переписать, но ставит переписчику такое условие: "Не рассказывай этой
сказки на  перекрестке  дорог  или в присутствии женщин, рабов,  рабынь,
глупцов и детей. Читай ее у эмиров [1], царей, везирей и людей знания из
толкователей Корана и других".
   У себя на родине сказки Шахразады в разных социальных слоях  издревле
встречали разное отношение. Если в широких народных массах сказки всегда
пользовались огромной популярностью, то представители мусульманской схо-
ластической науки  и  духовенства,  блюстители  "чистоты"  классического
арабского языка неизменно отзывались о них  с  нескрываемым  презрением.
Еще в X веке ан-Надим, говоря о "Тысяче и одной ночи",  пренебрежительно
замечал, что она написана "жидко и нудно". Тысячу лет спустя у него тоже
нашлись последователи, которые объявляли этот сборник пустой  и  вредной
книгой и пророчили ее читателям  всевозможные  беды.  Иначе  смотрят  на
сказки Шахразады представители передовой арабской интеллигенции. Призна-
вая в полной мере большую художественную  и  историко-литературную  цен-
ность этого памятника, литературоведы Объединенной Арабской Республики и
других арабских стран углубленно и всесторонне изучают его.
   Отрицательное отношение к "Тысячи и одной ночи" реакционно  настроен-
ных арабских филологов XIX века печально отразилось на судьбе ее  печат-
ных изданий. Научного критического текста  "Ночей"  еще  не  существует;
первое полное издание сборника, выпущенное в Булаке, под Каиром, в  1835
году и неоднократно перепечатанное впоследствии, воспроизводит так назы-
ваемую "египетскую" редакцию. В булакском тексте язык  сказок  претерпел
под пером анонимного "ученого" богослова значительную обработку;  редак-
тор стремился приблизить текст к классическим нормам литературной  речи.
В несколько меньшей мере деятельность обработчика заметна в калькуттском
издании, опубликованном английским ученым Макнатеном в 1839-1842  годах,
хотя и там тоже представлена египетская редакция "Ночей".
   Булакское и калькуттское издания положены в основу существующих пере-
водов "Книги тысячи и одной ночи". Исключение составляет лишь упомянутый
выше неполный французский перевод Галлана, осуществленный в  XVIII  веке
по рукописным источникам. Как мы уже говорили, перевод Галлана  послужил
оригиналом для многочисленных переводов на другие языки и более ста  лет
оставался единственным источником знакомства с арабскими сказками "Тыся-
чи и одной ночи" в Европе.
   Среди других переводов "Книги" на европейские языки следует упомянуть
английский перевод части сборника, выполненный непосредственно с  арабс-
кого оригинала известным  знатоком  языка  и  этнографии  средневекового
Египта - Вильямом Лэном. Перевод Лэна, несмотря на его неполноту,  можно
с