дошедшее до его сознания: «Вон!»
«Вон» из своей собственной палатки!
«Вон» от матери!
«Вон» от детей!
«Вон» из поселка!
«Вон» из памяти друзей!
Отчаяние овладело им. Матотаупа схватил двустволку и размахнулся, чтобы 
раздробить череп Тачунки Витко. Приклад просвистел, но Тачунка успел уклониться,
 а сам Матотаупа потерял равновесие и покачнулся. И в то же время сильные руки 
Тачунки Витко обхватили его ноги. Матотаупа упал, как дерево, глухо ударившись 
о землю. Он тут же был скручен лассо и рванулся было в безумном порыве, но 
поздно…
Молча и не шевелясь лежал он вниз лицом. Глаза Матотаупы были закрыты, вокруг 
него было темно. Его голова болела, а члены, перетянутые лассо, постепенно 
немели. Его уши не хотели слышать, а глаза видеть. Он сам не знал, как долго он 
лежал, и вдруг что-то произошло. Были произнесены тихие слова, легкие ноги 
прошуршали по шкуре, лежащей на земле…
Вода освежила его лоб. Рука, которую он ощутил на лице, была легкой и мягкой. 
Матотаупа думал, что все это сон. Он думал о своей дочери Уиноне, которую он 
так хотел видеть рядом с собой и которую он не мог увезти. Он продолжал лежать 
с закрытыми глазами, не желая спугнуть эти мысли. Но вот ослабло лассо, и он 
смог пошевелить руками. Он поднял голову и увидел свое дитя.
– Отец, скорее! Тачунка и Унчида вызваны в палатку жреца. Но долго они там не 
пробудут. Харбстену я выслала из палатки. Беги скорей, иначе тебя убьют.
Матотаупа поднялся. Он искал глазами свое ружье, но его не было. Тачунка забрал 
его. Угловатым движением точно рука его была парализована, он погладил по 
волосам Уинону.
– Бедная девочка, – сказал он сдавленным голосом. – Харка думает о тебе. Когда 
я буду мертв, он может взять тебя к сиксикам. Ты знаешь, что он у сиксиков?..
– Отец, скорее! Беги!
Матотаупа сжался.
– А ты?
– Меня охраняет Унчида.
Матотаупа схватил лассо, которым был связан, и хотел свернуть его в клубок, но 
руки не подчинялись ему… Он поймал полный страха взгляд Уиноны.
Матотаупа выскользнул из палатки, и ноги понесли его к коням. Даже в темноте он 
сразу различил своего лучшего мустанга. Не было ножа, чтобы перерезать путы на 
ногах коня, а пальцы не повиновались. Тогда он опустился на землю и зубами 
попытался развязать путы. И тут к нему спокойно подошел дозорный. Это был 
бородатый Том, который теперь стоял у коней. Он, видимо, не знал того, что 
произошло в палатке Матотаупы, и принял его за одного из воинов, который 
приехал вместе с Тачункой Витко.
– Снова уезжаешь? – безразлично спросил он. – Подожди, я помогу тебе, – и он 
снял путы с коня.
– Хау, – ответил Матотаупа, – снова уезжаю. – И его собственные слова кололи 
сердце.
Он вспрыгнул на коня и галопом понесся в прерию. Его беспомощные руки не мешали 
скакать, так как индейцы управляют конем шенкелями. И пока Матотаупа гнал коня 
по тому же пути, которым пришел в лагерь пешком, все еще было темно.
Спустя какое-то время он услышал топот. Это, видимо, были преследователи. Он 
стал поторапливать коня ласковыми словами и горячить его громкими криками. Он 
ударял коня пятками по бокам. Мустанг любил своего хозяина, который поймал его 
и заставил служить себе. Он несся, точно за ним горели прерии, бежал, словно 
спасая собственную жизнь. Топот преследователей не становился громче и скоро 
начал даже стихать. Мустанг Тачунки Витко не был плох, но конь, на котором ехал 
Матотаупа, давно отдыхал и был свежее. Так без труда была выиграна скачка за 
жизнь.
Когда вспотевшее, с ходящими боками животное перешло на шаг, преследователей 
было не слышно.
Скоро Матотаупа соскочил с коня и оставил его в долине – он знал, что животное 
никуда не уйдет, – сам же поднялся на высотку, ту самую, с которой вместе с 
Рэдом он недавно вел наблюдение. Лучи восходящего солнца заиграли над прерией. 
Было тихо.
Матотаупа опустился на землю и прижался к ней лицом. Он не хотел больше видеть 
света, не хотел видеть бесконечной прерии, потому что ему снова пришлось 
покинуть родину. И он ушел не понятый своей матерью, побежденный тем, кому 
хотел отомстить, освобожденный маленькой девочкой. Имеет ли право такой человек 
жить на свете? Человек, который достоин насмешки и презрения каждого! Сердце 
Матотаупы едва билось, усталость овладела им, и он заснул.
Что разбудило его, он понял не сразу. Что-то едва тронуло его слух. Потом 
мустанг ткнул его мордой, сначала слабо, потом сильнее. Матотаупа открыл глаза, 
и его ослепило высоко поднявшееся солнце. И тут он понял, что слышит голоса, 
слабые голоса изможденных людей. Их было четверо, бородатых, лохматых, 
совершенно нагих. Они обступили его следы и о чем-то спорили.
Матотаупа поднялся из травы и закричал:
– Хи-йе-хе! Хи-йе-хе!
Люди воспрянули, подтянулись, замахали тощими руками. Продолжая кричать, они, 
спотыкаясь, направились к холму, на котором их ждал Матотаупа. Он поднял руку, 
чтобы люди лучше видели его. Их шатало из стороны в сторону, они смеялись и 
выли, словно сошли с ума.