индейцами в цирке Миннеаполиса не остался незамеченным. Вспомни-ка… кто стрелял 
в мерзавца Эллиса?.. А меня оклеветали. Эта алчная блондинка, кассирша, которая 
была с нами в цирке еще в Омахе. Забрала из кассы деньги, а полиции заявила, 
будто бы я их украл. Меня схватили, только я, как видишь, сбежал. Думаю, что 
пройдет лето… осень – и они успокоятся. Но вот ты, мой краснокожий брат… С 
тобой похуже. Убийство так скоро не забудется.
– Да. Я его застрелил…
– Это было презренное существо. Рональда, дрессировщика, он чуть не довел до 
самоубийства только потому, что тот кое-что умел. Тигрицу он хотел отравить, 
Харку он хотел наказать, потому что мальчишка помогал Рональду. Вот какой 
мерзавец. Он заслужил пули. И все было бы хорошо, если б полиция не пронюхала, 
что вы направились к сиксикам. Теперь они напали на твой след. Для полицейских 
человек есть человек, убийство есть убийство. Им не докажешь, что это не 
убийство, а возмездие.
– Хау.
Матотаупа опустил голову.
Матотаупа молчал.
Чернобородый ждал.
– Что собираются сделать белые? – спросил наконец сдавленным голосом индеец.
– Белые послали вождю сиксиков приказ, чтобы он выдал тебя полиции, иначе они 
жестоко накажут сиксиков.
Матотаупа едва сдержал стон.
– Меня там нет. Нет меня среди сиксиков, – сказал он с трудом. – Вождь скажет 
правду, что меня там уже нет.
– А если ты вернешься к сиксикам, что тогда?
Матотаупа поднялся медленно, очень медленно. Он встал во весь рост в этом 
полутемном душном помещении, недвижимый и гордый. Он смотрел на белого, все еще 
сидящего на полу.
– Я не вернусь, – тихо, но отчетливо проговорил Матотаупа. – Никогда сиксики, 
которые приняли к себе меня и моего сына, из-за меня не пострадают. Я сказал. 
Хау!
Белый пожал плечами и молча поиграл своей трубкой.
Матотаупа все еще стоял, оцепенев.
– Топ, ты благородный человек, – наконец заговорил охотник. – Проклятье и 
тысячу раз проклятье! Я долго думал, хотя это меня не касается. Но теперь все 
это снова тревожит мое сердце. Еще счастье, что по крайней мере парень в 
безопасности у сиксиков. Но ты, Топ… у тебя, Топ, теперь все совершенно так, 
как и у меня. Изгнание, презрение, преследование, война со всеми. Это нелегкая 
жизнь. Но ее можно перенести, если ее надо перенести. Умирать нам обоим рано. У 
нас есть еще дороги и на этом свете.
Индеец несколько минут не двигался.
– Да, – сказал он. – Есть еще дороги… Моя месть! Харка никогда не сможет 
сказать, что его отец не отомстил за оскорбление.
– Пусть так. Но приди в себя, Матотаупа. Ты не один. Мы до гроба принадлежим 
друг другу.
– Мой белый брат.
– Мой краснокожий брат.



УТРО МЕРТВЫХ РЫБ

Прерия между истоками реки Платт была иссушена летним солнцем. Голые песчаные 
гряды перемежались с участками, едва покрытыми пучками травы и кустарником. 
Ложа многих ручьев были сухи. В других еще чуть сочилась вода. Стада бизонов 
перекочевали либо на север, либо восточнее, к более сочным лугам. Олени и лоси 
ушли в предгорья запада, в леса.
Пустынной, заброшенной, бесплодной выглядела эта земля, встречающая новый день, 
снова несущий жару, ветры и ни капли воды.
В небольшом лагере экспедиции, прокладывающей трассу железной дороги, 
проснулись. Люди из палаток потянулись к ручью. Полусонные, они уныло окликали 
друг друга. На завтрак их ждали те же консервы, что и вчера, однако все были 
довольны, что работу стали начинать пораньше, ведь каждый мечтал поскорее 
закончить изыскания и побыстрее убраться из этой коварной пустыни. От палаток к 
ручью мужчины ходили раздетые до пояса, но после завтрака они спешили надеть 
куртки, которые хоть как-то могли защитить от стрел индейцев. Все, от инженера 
до последнего грузчика, носили на поясном ремне револьверы. Бородатые лица и 
руки изыскателей были опалены солнцем.
Начальник экспедиции стоял перед палаткой. Он ждал трех человек из ночного 
дозора. Двое с ружьями в руках уже приближались к нему. Он хорошо знал обоих, 
как и всех своих подчиненных.
Один, по имени Билл, был неуклюж, грубоват, с лица его не сходила глупая улыбка.
 Второй – чуть не двухметрового роста, со щегольской бородкой, которую он не 
ленился ежедневно подстригать клинышком. Его стремление быть красивым вызывало 
шутки товарищей. Парня звали Чарльз, но за гигантский рост и тщеславие где-то 
кто-то из французов окрестил его Шарлеманем – Карлом Великим. Это имя так за 
ним и осталось. Большинство его спутников говорили по-английски и не понимали 
смысла забавного французского прозвища.
Дозорные спешили к руководителю экспедиции. Подойдя поближе, они посмотрели на 
него, как собачонки, ожидающие взбучки.