вполне отчетливым. Видимо, все уже искупались, натерлись жиром, причесались, 
вставили перья в налобные повязки, нарядились. Мужчины, юноши и мальчики уже, 
наверное, пробуют свои луки, с которыми выйдут на состязание. А женщины и 
девушки готовятся к роли зрителей и будут скоро приветствовать победителей и 
осыпать добродушными насмешками неудачных стрелков.
А он все приготовления проспал! И от этой мысли кровь прилила к щекам Харки. Ну 
конечно, Четан и Курчавый теперь засмеют его, а может быть, и добавят к его 
именам еще одно новое имя — Засоня.
Гость — знаменитый жрец племени дакота — успел уже надеть праздничное платье, а 
Харка стоял перед ним неумытый, непричесанный и даже не одетый.
Беспокойство овладевало мальчиком: ведь он ночью ходил подсматривать за отцом, 
он видел, как воины пили таинственный напиток, который сделал их сумасшедшими. 
Татанка-Йотанка — великий жрец, и он, наверное, уже знает, что Харка позволил 
себе ослушаться приказа вождя? Мальчику стало не по себе. Вдруг из-за этого ему 
не разрешат принять участие в празднике? Или, может быть, его ждет и что-нибудь 
худшее: он знал, что людей, которые нарушали запреты, убивали…
Но Татанка-Йотанка все молчал. Почему великий жрец так много времени уделяет 
мальчику? И Харка не шевелился. Он боялся даже глазом моргнуть. На лбу его 
выступили капельки пота.
И тут Татанка-Йотанка сделал еле заметное движение пальцем правой руки. Этот 
жест говорил: «Иди!» И мальчик подчинился. Как был он с ружьем в руках, 
непричесанный и неумытый, так и вышел с Татанкой-Йотанкой из палатки и пошел 
рядом с ним. Он не смотрел по сторонам и не хотел никого видеть. А те, кто 
попадался навстречу, тотчас замолкали, хотя только что говорили и смеялись.
Татанка-Йотанка прошел с мальчиком через площадку и открыл вход в типи, перед 
которой на шесте висел мацавакен пауни. Мальчик вошел в палатку.
Здесь было пусто. Татанка-Йотанка приказал мальчику сесть. Харка повиновался. 
Так же жестами жрец приказал ему оставаться здесь, молчать и не шевелиться.
И мальчик словно превратился в каменное изваяние.
Татанка повернулся и вышел.
Харка остался один.
Он не шевелился. Скрестив ноги, сидел он на земле у очага, в котором остывала 
зола. Ружье он положил на колени.
В типи проникало немного света, и Харка мог различить окружающие предметы. Пол 
был покрыт шкурами, на жердях висели удивительные вещи: шкуры змей и других 
животных, высушенные жабы, барабаны, маски, колпаки. С раннего детства мальчик 
был приучен к преклонению перед силой жреца, и мрачное, необыкновенное 
убранство его жилища усиливало в нем чувство нависшей опасности.
Радостный шум в стойбище постепенно затих, и его сменил другой, непонятный шум. 
До Харки доносились отдельные голоса, но слов было не разобрать. Все громче и 
громче звучали эти голоса, но не слышно было среди них ни голоса отца, ни 
голоса белого человека, который принес мацавакены и минивакен. Скоро отдельные 
голоса стало различить невозможно, только громкий гул проникал в типи.
Харка пытался представить себе, чем могут быть взволнованы люди. С наступлением 
утра должно было обнаружиться позорное поведение Старой Антилопы, Ворона и 
сыновей Ворона. Харке перестало казаться смешным то, что он видел ночью в типи 
отца. Он уже понимал, что необыкновенное поведение воинов, пораженных 
таинственной водой, — это позор, и догадывался, что это-то событие и вызвало в 
стойбище переполох. А он, Харка, который все видел, вынужден сидеть здесь в 
плену и молчать. И Харка все больше и больше верил в то, что жрец знает о его 
ночной вылазке. Порой ему начинало казаться, что оба жреца могут обвинить во 
всем Матотаупу и рыжеволосого стрелка, ведь именно они способствовали падению 
пяти воинов. Страх перед этим обвинением глодал мальчика, как червь. Харка уже 
давно предчувствовал, что Хавандшита задумал что-то недоброе, а теперь, после 
рассказа Далеко Летающей Птицы, старый Хавандшита представлялся ему в виде 
злого духа, распростершегося над воинами и великим охотником — Матотаупой. 
Татанке-Йотанке не находилось места в этом представлении: о великом жреце Харка 
мог думать только с большим уважением. Не находилось места в его видениях и для 
Рэда. Но рядом с Харкой как будто бы стоял хороший белый человек и смотрел 
задумчиво и печально.
Мальчик вцепился обеими руками в ружье и прижал его к коленям. Это было оружие, 
прекрасное оружие. Оно не было ни духом, ни чудом. И пусть оно когда-то 
принесло зло, сейчас оно подчинялось ему, Харке.
И Харка заговорил сам с собой: «Ты должен быть совершенно спокоен. Ты должен 
прислушиваться ко всему, что ты можешь услышать, будучи пленником жреца. И все, 
что ты услышишь и увидишь, ты должен как следует обдумать. Хау».
С этого момента он отогнал от себя все видения и насторожился, как охотник, 
подстерегающий дичь. Все должно быть услышано, замечено. И, если потребуется, 
он должен немедленно действовать.
Харка зарядил ружье, не вполне представляя себе — зачем.
Шум снаружи смолк. Харка напряг слух, пытаясь уловить хотя бы малейший звук, и, 
наконец, услышал что-то похожее на легкие удары в барабан.
Мальчик обратил внимание на солнечные лучи, которые падали на землю сквозь 
дымовой клапан, и, заприметив одно из пятнышек света, решил по нему следить за 
течением времени.
Вскоре негромкие звуки, которые он принял за удары барабана, стихли и наступила 
полная тишина. Но вот зазвучала чья-то речь. Стены типи приглушали звук, и 
мальчик не мог разобрать слов, но голос был незнакомый. Возможно, говорил 
Татанка-Йотанка. Судя по звуку голоса, дело происходило в одной из типи. Скорее 
всего, в типи вождя. Видно, говорил он громко и настойчиво, иначе здесь совсем