При этом выражение лица вождя ничуть не изменилось.
Матотаупа возвратил бокал рыжеволосому, и тот наполнил его еще раз и тут же 
осушил сам. Потом они посмотрели друг на друга, и рыжеволосый спросил:
— Еще один?
— Еще один, — ответил вождь. — Твоя минивакен имеет особый вкус, но она 
холодная и свежая, точно ее только что зачерпнули из ручья.
— Ты крепкий мужчина, Матотаупа. То, что пили твои воины и выпил ты,
— это не вода из ручья. Твои воины, вот те, что лежат здесь, не были бы 
побеждены водой из ручья.
— Конечно, нет. Тайна твоей воды, оказывается, совсем особенная тайна.
— Вот так-то, вождь.
Матотаупа и Рэд выпили еще по бокалу, и оба рассмеялись. Но вождь по-прежнему 
смеялся добродушно, а сидящий против него Рэд на этот раз с каким-то особенным 
злорадством.
— Итак, мы победители, — произнес Рэд. — И ты увидишь, вождь, что тебе не 
только не повредит этот напиток, но он сделает тебя завтра вдвое сильнее.
— Хау. Завтра я буду учиться стрелять из мацавакена, а вечером мы еще раз 
попробуем силы: кто из нас больше выпьет минивакен.
Матотаупа пододвинул к себе ружье и стал показывать, как он будет его заряжать.
Харка был счастлив.
Опасения Четана и Чернокожего Курчавого были напрасны. Минивакен рыжеволосого 
не была ядом. Этот напиток отделял слабых от сильных. Стрелок Рэд и великий 
охотник Матотаупа принадлежат к сильным людям и поэтому могут спокойно пить 
этот напиток; они становятся от него только сильнее. Старая Антилопа и другие 
воины — ничтожество. Унчиде и Уиноне придется теперь убирать за ними.
Мальчик покинул свое место, и нарушение приказа уже не казалось ему особенно 
тяжелым проступком: ведь он теперь знает, что возразить Шонке. И к тому же сам 
убедился, что отец победил и здесь и что рыжеволосый стрелок справедлив.
Еще блестели звезды, и дул ночной ветерок. Тихо покачивался на трофейном месте 
мацавакен пауни, но Харка смотрел теперь на него без особого восхищения: его 
новое оружие было гораздо лучше, и скоро он сможет поупражняться в стрельбе из 
него. И тогда Матотаупа и Татанка-Йотанка увидят, что юные дакоты не только 
умеют стрелять, но и попадают в цель.
Харка направился к табуну. Он похлопал по спине своего коня и пошел в типи 
Четана. Харка был совершенно спокоен, ведь то, что он совершил сегодня ночью, 
имело в его глазах оправдание. Харка опустился на землю рядом с мальчиками и 
завернулся в одеяло. Сквозь сон улыбаясь, он представлял себе, как завтра на 
глазах всего лагеря он вместе с отцом будет стрелять из мацавакена. И конечно. 
Курчавый и Четан, как он обещал им, тоже сделают по нескольку выстрелов. А за 
то, что они подумали об его отце, они почувствуют стыд, и это — хорошо. Но 
Шонка никогда не должен держать в руках такого оружия.
Харка заснул и спал очень крепко. Даже когда он проснулся, то не сразу открыл 
глаза: он все еще вспоминал охоту на медведя, представил себе Старую Антилопу, 
сидящего на очаге, рыжеволосого стрелка, помечтал о предстоящем празднике по 
случаю удачной охоты. И тут вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он открыл 
глаза. Перед ним стоял Татанка-Йотанка.
Харка похолодел. Но жизнь сделала его движения автоматическими при любой 
неожиданности, и он моментально сбросил одеяло, схватил ружье, которое лежало 
рядом, и поднялся.
Молча стоял он перед великим жрецом и вождем и смотрел прямо в глаза ему, 
пытаясь уловить, чего хочет жрец. Но лицо Татанки-Йотанки было непроницаемо, 
как маска, и он тоже молчал.
Жрец внимательно рассматривал мальчика, а мальчик рассматривал его. Харка был 
стройный, жилистый, ростом повыше, чем его сверстники. Его глаза, лоб, рот 
придавали лицу выражение решительности, свидетельствовали о бесстрашии и особой 
смышлености. Татанка-Йотанка слегка опустил веки. Да, он хотел получше 
разглядеть мальчика, но не хотел сам быть объектом наблюдения. По слегка 
опущенным уголкам губ жреца Харка определил, что тот явился не с радостным 
известием и не для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение юному охотнику 
на медведей. На Татанке-Йотанке было праздничное платье. Накидка, покрывающая 
грудь и плечи, была богато и искусно вышита раскрашенными иглами дикобраза. На 
Татанке-Йотанке был головной убор из орлиных перьев, отделанный мехом горностая.

И тут Харка заметил, что в типи нет ни Четана, ни Курчавого. Не было и Уиноны. 
Одеяла, которыми покрывались женщины и дети, убраны. Когда же они успели уйти? 
Неужели он все проспал? И чего хочет от него жрец?
Чем больше молчал Татанка-Йотанка, тем больше росло беспокойство Харки.
Единственно, что Харке было вполне ясно, это двуствольное ружье и боеприпасы, 
которые он крепко сжимал в руках.
В типи было сумрачно: вход был закрыт и только уголья чуть светились в очаге. 
Снаружи доносился шум. Харка только теперь заметил его, потому что раньше все 
его внимание было приковано к жрецу. Слышались веселые возгласы, смех, топот 
множества ног по мягкой, поросшей травой земле. Видно, жители стойбища 
готовились к празднику в честь удачной охоты, к состязанию в стрельбе, к 
пиршеству с плясками и песнями. Харке показалось, что он различил голоса 
Курчавого и Четана, и он перестал чувствовать себя таким одиноким в этом 
противостоянии жрецу. Он снова был вместе со всеми, а стенки типи — эта 
преграда только для глаз, но не для ушей его, и не для проникающего повсюду 
предвкушения праздника. И хотя Харка не видел отца, воинов, этого белого 
человека, своих товарищей по играм, — представление об их присутствии было