В ВОСКРЕСЕНЬЕ ПОСЛЕ ОБЕДА

Когда достигли поселка агентуры, Стоунхорн медленно ехал мимо домов управления 
и частных домов, мимо припаркованных автомобилей. Был воскресный день, 
послеобеденное время. Ни одного человека на улицах. Даже маленькое кафе было 
закрыто. На перекрестке неподалеку от здания суда племени, с которого 
открывался вид на больницу и больничный поселок, Джо замедлил ход.
– Я бы заехал сейчас к доку Эйви и привел бы себя в порядок. Он дома, его 
машина стоит у дверей. Кто знает, что будет завтра, и я сэкономлю бензин. У 
тебя еще хватит сил?
– Я буду только рада, если мы сейчас же отправимся к доку.
Эйви, хотя он и не имел докторской степени, пациенты и друзья неизменно 
величали «доком», как бы он ни отвергал это обращение. Его одноэтажный типовой 
домик стоял на пологом склоне недалеко от больницы. В широком раздвижном окне 
общей комнаты уже был виден свет, но задернутые занавески не позволяли 
заглянуть внутрь. Кинги поставили свой автомобиль рядом с машиной хозяина дома 
и позвонили. Прошло несколько секунд, и Эйви отворил дверь. Он был холостяк, а 
экономка у него была приходящей. В конце недели он обслуживал себя сам.
Стоунхорн в нескольких словах изложил свою просьбу.
Эйви посмотрел на осунувшееся лицо Джо, понюхал кровь на уже негодных временных 
повязках, укоризненно взглянул на Квини и заключил:
– Мы сейчас отправимся с вами, Джо, в пункт первой помощи. А ваша жена может 
пока тут у меня отдохнуть и выпить чаю. Минуточку!
Стоунхорн направился к машине врача, а Эйви тем временем провел Тачину в 
комнату и, стоя в дверях, крикнул:
– Марго, позаботьтесь тут, пожалуйста, о молодой лебедушке с подбитым крылом! Я 
еду в больницу и скоро вернусь!
Марго Крези Игл подошла и провела Квини сперва в ванную комнату, где холодной и 
горячей воды было столь же много, как и в жилом доме учеников художественной 
школы, а потом ввела ее в круг воскресных гостей, которые находились у Эйви.
Раздались приветствия «Хэлло!»и «Как поживаете?» без рукопожатий. Марго, жена 
слепого судьи, попросила Квини – которая сперва было воспротивилась, но потом 
подчинилась – устроиться на кушетке, подложила ей под голову подушку, укрыла 
одеялом ноги и достала чистую чашку. Она прибавила побольше газ, приготовила 
еще раз чай и подала его Квини на маленьком подносе. Все ее движения были 
спокойны и уверенны. У нее было овальное, замкнутое лицо, большие карие глаза 
без слов свидетельствовали о любви к людям. Марго подсела к Квини на краешек 
кушетки, рядом на ковре ее малыш играл разноцветными кубиками. Квини, которая 
вообще стеснялась в обществе, успокоилась. Вокруг стола сидели Кэт Карсон и 
Хаверман, Гарольд Бут и его белокурая подруга и слепой судья Эд Крези Игл. 
Квини наблюдала за всеми этими гостями из-под полуприкрытых век, из-под маски 
вызванного усталостью отсутствия интереса. Одутловатое лицо Хавермана было 
бледно, Гарольд Бут закусил нижнюю губу. Его подруга с судорожным состраданием 
смотрела на молодую женщину, которая прихлебывала маленькими глотками чай.
– Вас, Квини, конечно, удивляет, что мы тут собрались, – обратилась Карсон к 
новой гостье. – Мы все сегодня ехали вместе в одной колонне, чтобы по 
возможности обезопасить себя от всяких случайностей. Полиция еще ищет главаря 
преступников – Дженни – и рекомендовала нам быть как можно осторожнее. К тому 
же была ночь, которая вполне подошла бы для телевидения! Полная ужасов! С обеда 
приходим в себя, истребляем запасы Эйви и понемногу стали снова чувствовать 
себя нормальными людьми.
У Квини в этот момент все плыло перед глазами. Она представила себе колонну и 
за ней их машину на скорости сто двадцать миль в час.
Кэт Карсон тоже налила себе еще чашку.
– А теперь расскажите-ка вы, Бут! Вы ведь только что собирались. – В ее 
радостном тоне было что-то неестественное, но всеобщее внимание услужливо 
обратилось на возвратившегося в родной дом сына ранчеро.
Гарольд не выглядел так, как будто бы только что у него были совсем иные мысли, 
когда он при сравнении Квини Кинг с Бесси Фокс был в той далекой части своего 
сознания, в которой мог молча поносить самого себя. Он видел на кушетке свою 
прежнюю возлюбленную – юную и привлекательную. Восемнадцатилетняя индеанка в 
этот момент вполне отдавала себе во всем отчет. Ее смуглые, словно аккуратно 
выточенные, как и все ее тело, руки спокойно лежали на одеяле, как будто бы 
должны были служить моделью для скульптора. Не более чем в двух метрах от нее 
погрузилась в свое кресло Бесси Фокс. Женщина, которую Мэри Бут не хотела бы 
получить в золовки и которая представлялась теперь Гарольду в свете насмешливой 
характеристики Мэри: «заплывшая жиром белобрысая фурия». Он уже не мог себя 
заставить бороться с этой едкой формулировкой: он видел, что Бесси толста, 
воплощение распущенности в питании, и что кожа у нее дряблая. Похожие на 
маленькие колбаски пальцы, которые могли быть жаркими и нежными, казались ему 
теперь бесформенными. Он попытался направить свое внимание на отливающие 
серебром белокурые волосы, которые были ухожены и хорошо уложены – ничего 
удивительного при уважении, которое оказывали в парикмахерском салоне отца его 
единственной дочери. Но прелесть черных гладких волос Квини снова побеждала, и 
Гарольд, насильно вызванный на словесное ристалище, невольно заговорил на эту 
тему:
– Для телевидения… да. Но на экране ни буйствующих фанатов, ни гангстеров с их 
грязными женщинами, с их смертоносными автоматами, ни крови, ни смертей, но вы