стоял на могиле.
Тачина задумалась: кто нашел здесь последнее прибежище, свою последнюю типи?
Розовый свет заката сиял над Белыми скалами. На склон долины, по которому шли 
Стоунхорн и Квини, легли тени. Джо ускорил шаг. Вероятно, колодец был еще 
далеко. Но Квини это не смущало. Они были вдвоем. Ветер доносил аромат 
отстоящих за сотни миль лугов, запах белых роз, смолы и далеких лесов. 
Стоунхорн вел ее постепенно наискось вниз, и через час они были у колодца. Они 
тут оказались не одни. Другие семьи тоже издалека приходили сюда. Это место, 
вероятно, служило и для обмена новостями, но Стоунхорн был не склонен вступать 
в разговоры, а Квини была вежлива, но сдержанна. Когда с наполненными ведрами 
они направились в обратный путь, Стоунхорн сказал:
– Нам надо автомобиль или хотя бы мешки для воды, которые можно бы навьючить на 
лошадь. Не можешь же ты постоянно сюда таскаться!
– Но раньше-то вы так и делали?
– Да, но нам не требовалось столько воды, и потом, меня чаще всего не бывало 
дома.
Обратный путь с ношей был труден и занял значительно больше времени.
У дома их снова с лаем встретили голодные собаки. Ночное небо было чисто, и 
звезды сияли над темной прерией и белыми утесами. Шоссе в долине словно вымерло.

Отец еще не спал и зажег керосиновую лампу. Выражение его лица несколько 
изменилось, но Квини, которая его еще так мало знала, не могла сказать как. В 
одежде и сапогах он улегся на постель.
– Что вы думаете делать дальше? – спросил он сына.
– Квини купила себе кобылу. Я хочу заняться разведением коней. Квини хочет еще 
завести кур и одну или две овцы. Теперь, когда она с нами, мы можем посадить 
что-нибудь из овощей и, может быть, немного картофеля. Она в этом разбирается, 
приходилось дома заниматься. Все, что она заработает своими картинами, мы 
вложим в лошадей. Цены на коней для родео растут. Мы заведем корову или 
несколько коров. Как только у нас будут деньги, возьмем в аренду землю.
Старик как-то странно засмеялся.
– Картинками она заработает деньги?
– Я тебе уже говорил.
– Тогда пусть лучше заканчивает школу и рисует побольше картин, вместо того 
чтобы возиться с овощами. Овцы! Когда это здесь слышали об овцах! Ты поглупел, 
что ли?!
– Ну, не стоит сейчас из-за этого пререкаться. Квини, конечно, надо закончить 
школу. Пока я позабочусь о лошадях. Все остальное – не раньше будущего лета, 
когда она покончит со школой.
Стоунхорн разлегся на второй постели, так же как и отец – в одежде и обуви. 
Дверь осталась открытой. Квини прислонилась к косяку и дышала свежим воздухом. 
Ночью, когда закрывают дверь, в таких домах обычно бывает душно, а Квини претил 
запах далеко не чистых одеял. Пока можно было, она хотела надышаться вечерним 
воздухом и заодно проветрить эту хибару. Так всегда делала дома ее мать. На 
какой-то миг Квини вспомнила о маленьких сестрах, которые уже давно спят со 
своей бабушкой в гнездышке из одеял. Вспоминают ли они о своей старшей сестре?
Мысли Квини снова вернулись к действительности. Она слышала, как старый Кинг 
что-то жевал, словно жевательный табак.
– Что ты там говорил о лошадях? – спросил он сына.
– Что думаю ими заняться.
– Ты никогда прежде об этом не думал. Где же они будут пастись?
– Где? Здесь, на нашем лугу.
– Хм…
Стоунхорн, так же как и Квини, с удивлением посмотрел на отца.
– Ты думаешь, что травы хватит и на зиму? – спросил опять старик.
– На зиму, может быть, и не хватит, потому что земли у нас мало. Пожалуй, 
придется подкупить сена и овса.
– Этим нежным животным требуется овес?
– Ты думаешь, что жеребцам полагается есть брюкву?
– А твоему отцу, а?..
– Ну, так же как и мне.
После этих слов на какое-то время стало тихо. По лицу старика было видно, что 
он что-то обдумывал и разговор не был закончен.
Какой-то страх закрался в душу Квини: в этом уединенном маленьком доме было 
совершено убийство… здесь мать Стоунхорна убила своего свекра… здесь она дала 
своему ребенку имя Стоунхорн, потому что он выдержал побои деда.
Квини неподвижно стояла в проеме двери. Ей еще не хотелось ложиться спать.
– Луг больше не принадлежит нам, – произнес наконец старик. – Я его сдал в 
аренду.
Стоунхорна жизнь приучила владеть собой.
– Кому ты его сдал в аренду?
– А кому я мог его сдать? В долине только один человек, который обрабатывает 
землю и платит аренду, – Айзек Бут.
– Та-ак. Айзек Бут! Ему ты предоставил наши пастбища. На какой срок?
– На десять лет.
Старик оставался лежать на своем грязном одеяле.
– Что ты получаешь за это?
– Доллар за акр в год, как и все.
– Значит, сто шестьдесят долларов в год. Что же ты будешь делать с деньгами?
– Не твое дело. Земля пока еще моя и деньги мои! – заорал старик. – У тебя есть