– Да.
– Значит, я думаю, вы возместите стоимость корма и транспортировки и 
договоритесь о вознаграждении за находку. Правда, я слышал, что вы за Пегого 
еще не полностью выплатили деньги. Сколько платежей вы внесли и как много еще 
осталось?
– Три платежа – своевременно, два выплачены досрочно. Пять осталось. – Джо 
отвечал стоя: заместитель суперинтендента так и не предложил ему сесть.
– А если бы вам отдать Пегого, мистер Джо Кинг? Тогда можно бы стоимость корма 
и, разумеется, ненужную стоимость доставки точно так же, как и остающиеся 
платежи по рассрочке, принять в зачет, и вознаграждение за находку было бы этим 
тоже компенсировано. Мистер Коллинз готов взять и всех ваших лошадей после того,
 как мистер Окуте оценит по его поручению карего жеребца. Используйте этот 
случай!
Шоу думал, что делает благоразумное и выгодное для Кинга предложение, и не ждал 
от Кинга ничего другого, как «о'кей».
Но Джо был индеец, лошадник и наездник, он вырос с лошадьми, и у него было еще 
старое, полное таинственности отношение с животными. Лошадь была частью его 
самого.
– Я не отказываюсь от животных. – Молодой индеец говорил коротко и сдержанно; в 
присутствии незнакомца он заставил себя быть еще категоричнее, чем это, по его 
мнению, было бы достаточно для одного Шоу. – Стоимость корма и транспортировки 
может быть возложена на вора точно так, как и вознаграждение за находку 
краденого?
Шоу начал такую дискуссию рассматривать как потерю времени, но возразил пока 
спокойно и, как ему самому казалось, вполне объективно:
– Мистер Кинг, мы считаем, что ваши животные убежали, потому что плохо 
охранялись. Ограда загона была недостаточно высока и не была электрифицирована. 
Учитывая ситуацию, как мы ее себе представляем, мы советуем вам отдать хотя бы 
пегого жеребца. Чего вы добьетесь с одним измотанным и одним еще не оплаченным 
жеребцом и одной-единственной кобылой, к тому же на маленьком ранчо при 
недостатке травы и воды?
Джо Кинг ничего на это не ответил. Слова Шоу прозвучали в ушах молодого индейца 
как молоток аукциониста, деревом по дереву, без отзвука. Возникла пауза. Ник 
Шоу тотчас понял, что перед ним теперь то самое индейское молчание, которого он 
никогда не понимал и поэтому с давних пор ненавидел. Ему казалось, что в нем 
нет ничего иного, кроме скрытого упрямства, он не мог проникнуть в природу 
этого молчания. Однако тоже заставил себя сохранять спокойствие и бросил взгляд 
на третьего, который сидел на стуле тихо и, казалось, безучастно. Шоу был полон 
решимости еще раз продемонстрировать терпение администрации и безрассудность 
индейца.
– Мистер Кинг, вы никак не хотите считаться с реальностью и с возможностями, но 
мы все же должны пойти на компромисс, этого нам не избежать.
Тут Нику Шоу припомнились его собственные юношеские мечты, которые содержали 
нечто иное, чем кресло конторы в прерии; или хотя бы уж и это кресло, но в 
другой местности. Ник решился потратить еще некоторое время и еще несколько 
слов, чтобы привести индейца, который стоял перед ним, к тому пониманию 
неизбежности, которое исповедовал он сам, Ник Шоу.
– Расстаньтесь вы с лошадьми, мистер Кинг, заведите мелких животных, работайте 
у Бута ковбоем или на фабрике рыболовных принадлежностей. – Шоу прервал свое 
наставление, не дождавшись от Стоунхорна ни малейшего намека на согласие. Его 
служебное самолюбие было оскорблено молчанием Джо, и он со своей стороны 
перешел к оскорбительному тону: – Жаль, что вы, Кинг, не завершили школьного 
образования. Оно могло бы открыть вам дорогу к высокооплачиваемой деятельности. 
Это для вас теперь недостижимо.
Так как Джо все еще не произнес ни звука, настроение Ника Шоу снова изменилось; 
он начал молчание Джо истолковывать как смущение и вдруг уверился в том, что он,
 как должностное лицо подведомственной ему индейской резервации, сумеет 
поставить его на место.
– Мистер Кинг, позвольте мне говорить с вами совершенно откровенно, как отцу – 
по возрасту вы годитесь мне в сыновья, – итак, Кинг, вы постоянно упорствуете и 
упрямитесь, хотя вы и не правы. Ваш дедушка и ваш отец жестоко обращались с 
вами. Ваши учителя соответствующими методами пытались пробудить в вас 
честолюбие и чувство ответственности. Государство пыталось воспитать вас в 
своем учреждении, суперинтендент и совет племени хотели чутким отношением к вам 
поднять ваш дух после ваших гангстерских похождений и преступления, теперь вы 
пустились на новые авантюры, вы хотите заработанные вашей женой деньги вложить 
в спекуляцию лошадьми. Положите же конец вашим честолюбивым замыслам, 
откажитесь от них, ступите снова на нормальный путь. Ну, говорите же – да!.. – 
Ник Шоу подождал какое-то время и, так как ни единого звука не вырвалось из 
крепко сжатых губ Джо, приказал: – И если нет, так скажите же вы наконец 
что-нибудь!
Для Джо Кинга слова Шоу были словно скребок, сдирающий кожу, обнажающий перед 
гостем все муки, весь позор, когда-либо им пережитый; в нем проснулась старая 
ненависть. Однако он все еще молчал и так резко отключил свои чувства, что 
вместо Шоу перед ним оказалась черная стена. Быстрым, натренированным движением,
 которое незнакомый индеец, возможно, заметил, но Шоу упустил, Джо достал из-за 
голенища стилет и заставил его скользнуть в рукав.
Но Ник Шоу не понимал, что переживает индеец. Его мозг был запрограммирован для 
организованного гарантированного превосходства и для подчинения индейцев, 
понимать которых от него никто не требовал. Власть, которой он был облечен по