будто мы видим, как движется цепочка верблюдов, как блестят на солнце кончики 
пик, как важно шагают дромадеры, Мы снова видели свадьбу и похороны, а чаще 
всего – их молитвы. Они строго соблюдали часы молитвы, и уж тут им ничто не 
могло помешать. Как только раздавался призыв, – а это происходило по нескольку 
раз в день, – они сразу же останавливались, поворачивались лицом к востоку, 
поднимали головы, простирали руки к небу и начинали молиться. Раза три или 
четыре они опускались на колени, а потом падали вперед и касались лбами земли.

Однако мы решили, что не стоит больше про них вспоминать, хотя они были такие 
славные при жизни и так дороги нам и в жизни и в смерти, не стоит потому, что 
ничего хорошего из этого не получится, а только вконец настроение испортишь. 
Джим сказал, что будет изо всех сил стараться жить жизнью праведника, чтобы 
встретиться с ними на том свете; ну а Том помалкивал и не сказал Джиму, что они 
просто какие-то магометане. Зачем его огорчать, ему и без того тошно.

Проснувшись на следующее утро, мы немножко приободрились, потому что как 
следует выспались: песок ведь самая удобная кровать, какая только есть на свете,
 и я всегда удивлялся, почему люди, которые могут себе позволить спать на песке,
 не спят на нем всю жизнь. И к тому же он замечательный балласт – шар еще 
никогда таким устойчивым не был.

Том сказал, что у нас не меньше двадцати тонн песку. Что бы нам с ним сделать? 
Ведь не выбрасывать же его! Джим и говорит:

– Масса Том, а нельзя ли отвезти его домой и продать? Сколько на это времени 
надо?

– Зависит от того, как будем лететь.

– Что ж, сэр, ведь дома его по двадцать пять центов за тачку продавать можно, а 
тут тачек двадцать наберется, верно? Сколько ж это всего будет?

– Пять долларов.

– Ой, масса Том, поехали скорее домой! Ведь это больше чем по полтора доллара 
на брата, верно?

– Верно.

– Черт меня побери, если это не самый легкий способ зарабатывать деньги! 
Песок-то – ведь он же сам на нас насыпался, тут и делать-то вовсе было нечего. 
Поехали скорее, масса Том.

Но Том был занят своими мыслями и подсчетами и так увлекся, что ничего не 
слышал. Вдруг он говорит:

– Пять долларов, ха! Послушайте, этот песок стоит… он стоит… В общем, он стоит 
кучу денег.

– Как так, масса Том? Продолжайте, голубчик, продолжайте.

– Понимаете, как только люди узнают, что это настоящий песок из настоящей 
пустыни Сахары, им сразу захочется купить себе немножко, насыпать в склянку, 
наклеить ярлык и поставить куда-нибудь, как редкость. А нам только и дела, что 
рассыпать его по склянкам да летать по всем Соединенным Штатам и продавать их 
по десять центов за штуку. Ведь у нас тут, на этом шаре, песку не меньше чем на 
десять тысяч долларов.

Мы с Джимом прямо чуть не померли от радости и принялись кричать "ура", а Том 
сказал:

– И мы можем все время возвращаться обратно и набирать песку, а после снова 
возвращаться и снова набирать, и так ездить взад и вперед до тех пор, пока не 
вывезем и не распродадим всю эту пустыню; и никто нам не помешает, потому что 
мы выхлопочем себе патент.

– Господи боже! – говорю я. – И мы станем такими богатыми, как Креозот [11 - 
Креозот – жидкость, применяемая в технике для предохранения дерева от гниения, 
а также в медицине и ветеринарии], да?

– Ну да, ты хочешь сказать – "как Крез [12 - Крез – последний царь Лидии (VI 
век до н. э.), славившийся своим богатством]". Понимаешь, дервиш искал в том 
холмике все сокровища мира и не знал, что у него под ногами тысяча миль 
настоящих сокровищ. Погонщика он ослепил, а сам был куда более слеп.

– Масса Том, сколько же у нас всего денег будет?

– Я пока точно не знаю. Надо еще высчитать, а это нелегкое дело, потому что тут 
больше четырех миллионов квадратных миль песку, по десять центов склянка.