Вдруг мы увидели, что приближается какая-то огромная стена. Она воздвиглась от 
земли до самого неба, закрыла солнце и с быстротой молнии неслась вперед. Потом 
поднялся слабый ветерок, но вскоре он задул сильнее, и песчинки стали бить нас 
по лицу и жечь, как огонь. И тогда Том крикнул:

– Это песчаная буря! Повернитесь к ней спиной!

Не успели мы повернуться, как поднялся ураган. Песок сыпался на нас лопатами, а 
воздух стал такой плотный, что невозможно было ничего разглядеть. Минут через 
пять лодка была полна до краев, а мы сидели на ящиках по горло в песке, так что 
одни головы торчали, и почти совсем не могли дышать.

Когда буря немного утихла, мы увидели, как стена движется дальше по пустыне, – 
просто смотреть страшно, ей-богу. Мы кое-как выбрались из песка, посмотрели 
вниз и увидели, что там, где прежде был караван, простиралось огромное море 
песка – и больше ничего, и все кругом было тихо и спокойно. Все люди и все 
верблюды задохлись, умерли и были похоронены под толстым слоем песка – футов 
десять, не меньше, и Том сказал, что может пройти много лет, прежде чем ветер 
сдует с них песок, и все это время их друзья так и не будут знать, что стало с 
караваном. Том сказал:

– Ну, теперь-то мы знаем, что случилось с теми людьми, у которых мы забрали 
сабли и пистолеты.

Да, сэр, так оно и было. Теперь это стало ясно как день. Их занесло песком, и 
дикие звери не могли до них добраться, а когда песок сдуло ветром, от них 
остались только кожа да кости, и они уже не годились в пищу. Мне тогда 
показалось, что мы еще в жизни никого так не жалели и не оплакивали, как этих 
несчастных людей, но я ошибся – после гибели второго каравана у нас на душе 
стало еще тяжелее. Понимаете, те были нам совсем чужие, мы с ними так и не 
познакомились, не считая разве того человека, который смотрел на девушку; но со 
вторым караваном дело обстояло совсем по-другому. Мы ведь летали над ними целую 
ночь и почти целый день и прониклись к ним самыми лучшими, самыми дружескими 
чувствами. Я теперь понял, что самый верный способ узнать, нравится тебе 
человек или нет, – это поехать с ним путешествовать. Так и тут. Они нам сразу 
понравились, а когда мы с ними вместе поездили, это окончательно решило дело. 
Чем больше мы с ними путешествовали, тем больше к ним привыкали, тем больше они 
нам нравились и тем больше мы радовались, что их встретили. С некоторыми мы так 
хорошо познакомились, что, говоря о них, называли их по имени, и такая у нас 
была дружба, что мы даже отбросили "мисс" и "мистер" и звали их просто по имени,
 без всяких титулов, – и это даже не казалось невежливым, а совсем наоборот. 
Конечно, это были не настоящие их имена, а те, какие мы им дали. Например, 
мистер Александр Робинсон, и мисс Аделина Робинсон, и полковник Джейкоб 
Макдугал, и мисс Гарриет Макдугал, и судья Джереми Батлер, и молодой Бушред 
Батлер. Все это большей частью были главные вожди, которые носили на головах 
великолепные огромные тюрбаны, а одеты были не хуже Великого Могола [10 - 
Великими Моголами называлась династия индийских государей, правившая с 1526 по 
1858 год]. И с ними были члены их семей. Но когда мы с ними как следует 
познакомились и полюбили их, не стало больше мистера и судьи и тому подобного, 
а только Алек, да Адди, да Джек, Хетти, Джерри, Бак и тому подобное.

А ведь известно: чем больше вы делите с людьми радость и горе, тем ближе и 
дороже становятся они вам. Ну а мы ведь не были холодными и равнодушными, как 
большинство путешественников. Наоборот, мы были дружелюбны и приветливы и во 
всем принимали участие; и караван вполне мог на нас положиться: что бы ни 
случилось, мы всегда были тут как тут.

Когда они делали привал, мы тоже делали привал – в Тысяче футов над ними. Когда 
они ели, мы ели тоже, и нам как-то уютнее становилось в их обществе. Вечером у 
них была свадьба – Бак с Адди поженились, и мы ради праздника нарядились в 
самые что ни на есть раскрахмаленные профессорские тряпки, и когда они плясали, 
мы тоже ногами притопывали.

Но больше всего сближает людей горе и несчастье. И нас больше всего сблизили 
похороны. Это было на рассвете, после свадьбы. Мы не знали покойника, он был не 
из нашей компании, но все равно – он ехал в караване, и этого было достаточно. 
Никто не проливал над ним более искренних слез, чем мы с высоты в тысячу сто 
футов.

Да, разлука с этим караваном была куда горше, чем разлука с тем, другим. Ведь 
те люди были нам почти совсем чужие, и притом померли-то уж очень давно, а этих 
мы знали при жизни, и к тому же любили. Вот почему страшно больно было видеть, 
как смерть настигает их прямо у нас на глазах, оставляя нас одних-одинешеньких 
в самой середине этой огромной пустыни. Пусть лучше у нас совсем не будет 
больше друзей, пока мы путешествуем, если снова придется терять их таким 
образом.

Мы никак не могли перестать говорить о них и то и дело вспоминали их такими, 
какими они были, когда мы все были счастливы вместе. Нам все время казалось,