свисток, оповещая, что он видит буй, вывел пароход и пошел на искорку. Мы шли 
полным ходом, потом стравили пар и осторожно стали скользить по направлению к 
огоньку. Вдруг мистер Торнберг воскликнул:

— Ого, фонарь на буйке погас!

Ои звонком остановил машину. Через несколько минут он сказал:

— Что такое? Вон он снова!

И, опять позвонив, он дал сигнал лотовым. Понемногу вода стала мельчать, потом 
— снова глубоко! Мистер Торнберг проворчал:

— Ни черта не понимаю! Похоже, что буй оторвался. Что-то уж слишком он ушел 
влево. Ну, ничего, все-таки спокойней всего идти на него.

И вот в непроницаемой тьме мы поползли на этот свет. И в тот момент, как наш 
форштевень навис над огоньком, мистер Торнберг, схватив сигнальные тросы, 
затрезвонил изо всех сил и крикнул:

— Клянусь, это наш вельбот!

Волнение, крики, потом — тишина. И вдруг — страшный скрип и треск…

— Пропали! — крикнул мистер Торнберг. — Колесо измололо вельбот! В щепки! 
Скорее беги! Смотри, кого убило!

В мгновение ока я был на верхней палубе. Мой начальник, третий помощник и почти 
все люди были целы. Они заметили опасность, когда уже нельзя было свернуть с 
пути, и поэтому к моменту, когда большие кожухи колос напнслп над ними, они 
сумели подготовиться и знали, что делать: но команде моего начальника онн в 
этот миг прыгнули, ухватились за кожухи и были втащены на палубу. В следующую 
минуту вельбот отлетел к колесу, и оно разнесло его вдребезги. Двух матросов и 
Тома недоставало, — эта новость молниеносно разнеслась по пароходу.

Пассажиры столпились на шкафуте, и дамы, бледные, с ужасом в глазах, говорили 
дрожащими голосами о страшной катастрофе. И каждую минуту я слышал:

— Бедные люди! Бедный, бедный мальчик!

Ялик с гребцами был к тому времени уже спущен и ушел на поиски. Вдруг слева 
послышался слабый крик. А ялик исчез, повернув в обратную сторону. Половина 
людей бросилась к левому борту, чтобы подбодрить плывущего; другая — к правому, 
чтобы звать ялик обратно. Судя по голосу, пловец приближался к пароходу, но 
кому-то показалось, что его голос слабел и слабел. Все столпились у поручней 
нижней палубы и, наклонившись, старались разглядеть что-нибудь в темноте. При 
каждом слабеющем крике слышались невольные возгласы:

— Ах, несчастный! Бедняга! Неужели нельзя спасти его?

Но голос звучал все ближе и вдруг храбро крикнул:

— Я доплыву, давайте конец!

Какое громовое «ура» встретило эти слова!

Старший помощник, освещенный факелами, стал со свернутым концом у борта, и 
команда окружила его. Через миг в круге света показалось лицо пловца, а еще 
через мпг сам он был втянут на борт, мокрый и обессиленный, под несмолкаемое 
«ура». Это был этот чертов Том!

Команда ялика все кругом обыскала и не нашла даже следов двоих матросов. 
Очевидно, им просто не удалось схватиться за кожух, они упали назад, и ударом 
колеса их убило на месте. А Том даже не прыгнул на кожух — он прямо бросился 
вниз головой в реку и нырнул под колесо. Это были сущие пустяки. Я мог бы легко 
проделать то же самое; я так и заявил, но никто не обратил внимания на мои 
слова, и вокруг этого осла поднялась такая суматоха, будто он и в самом деле 
совершил что-то великое. Девчонка в течение всего рейса не могла налюбоваться 
на своего жалкого «героя»; мне-то, конечно, было наплевать: я ее давно 
возненавидел.

А вот каким образом мы спутали фонарь вельбота с фонариком буйка: мой начальник 
рассказывал, что, после того как буй был установлен, он отошел и следил за ним, 
пока ему не показалось, что тот стоит крепко; тогда он остановился ярдов на сто 
ниже буйка, в стороне от курса, по которому должен был идти пароход, и, 
развернув вельбот вверх по течению, стал ждать. Ждать пришлось порядочно, он 
разговорился со старшим помощником; когда ему показалось, что пароходу пора уже 
быть на перекате, он посмотрел вперед и увидел, что буйка нет, но, предположив, 
что пароход уже прошел, продолжал разговаривать; потом заметил, что пароход 
идет прямо на вельбот; но так и должно было быть: пароход должен был подойти